Якоб входит следом за мной.
– Марит, с тобой все в порядке? – сделав два шага, он оказывается рядом со мной и поддерживает меня под локоть; от этого прикосновения по моей коже словно разбегаются искорки. Но когда я поворачиваюсь к Якобу, его пальцы невольно сжимают ткань моего рукава, слегка приподнимая его край.
Мое сердце замирает.
Действительно ли я теперь вижу что-то?
– Я очень волновался, – говорит Якоб и обхватывает меня руками, словно только так может убедиться, что я действительно здесь. Его сердце неистово колотится в груди. – И это заставило меня осознать, что я должен тебе кое-что сказать.
Я чувствую снежно-хвойный запах его дыхания, его кожи. Я так близка к тому, чтобы ощутить долгожданный вкус его губ.
С тех, кто меры в ней не знает…
Он наклоняется и касается губами моей щеки.
С нежной, застенчивой улыбкой Якоб в нерешительности медлит, но потом подается вперед, чтобы поцеловать меня снова, в самый уголок губ.
«Марит, – отчетливо произносит мне на ухо Ингрид. – Кажется, я зашла слишком далеко».
И, вместо того чтобы поцеловать Якоба в ответ, я вздрагиваю. Он напрягается и отшатывается от меня так резко, словно обжегся.
– Извини, – сразу же выдыхает он. – Я думал… извини.
Он делает еще шаг назад, и краска стыда заливает его лицо.
Я хочу объясниться, сказать ему, что он не ошибся. Что он верно истолковал мое поведение, но сейчас могу думать только о том, что мне померещилось на моем запястье.
– Вот, возьми, – я нащупываю у себя в кармане перстень с почерневшим камнем и сую в руки Якоба, не осмеливаясь поднять взгляд.
– Марит, – мягко произносит он, и когда я смотрю ему в глаза, то вижу, какую боль ему причинила. – Прости меня, пожалуйста, – он внимательно всматривается в мое лицо. – Я просто… ты уверена, что с тобой все в порядке?
– Все хорошо, – заверяю я, тщательно скрывая руки под рукавами и не позволяя слезам выкатиться из глаз. – Ты не мог бы исследовать еще и это кольцо? Пожалуйста…
«Пожалуйста, скажи мне, что все, что я сделала и что отдала, было не напрасно».
Брок и Лильян, видимо, последовали за нами и теперь неуверенно топчутся под дверью оранжереи.
– У вас… все в порядке? – спрашивает Брок, ощутив напряжение. – Что-нибудь случилось?
– А может, это ты мне скажешь, что случилось? – рычит Якоб на Брока, делая шаг к нему, и в голосе его звучат ноты, каких я никогда прежде от него не слышала.
Я поворачиваюсь к ним спиной и смотрю на висящие стеклянные шары, на зеленые плети, покачивающиеся у нас над головами, и смаргиваю слезы. Потому что знаю, что видела.
Когда я наконец слышу, как за ними закрывается дверь, то изо всех сил прикусываю губу и собираюсь с духом, чтобы посмотреть вниз.
Аккуратно поддернув рукав своего форменного платья, я открываю это. Хрустально-голубое кружево, сплетающееся в изящный узор под кожей моих запястий.
Фирн.
Глава двадцать восьмая
Я изучаю свои вены, ставшие серебристо-голубыми, словно прожилки драгоценной руды под кожей. Это значит, что Фирн зашел уже далеко, но почему-то не убил меня на месте, как это было с Ингрид. Может быть, я остановилась как раз вовремя. Мое дыхание учащается. Я как будто вижу перед собой собственную могилу, но кто-то прервался, не дописав мое имя на надгробии.
Горло сжимается, и меня душат слезы. Я больше никогда не смогу использовать магию. Вообще никогда. Если только хочу дожить до следующего утра. Эта часть меня, моей личности, внезапно оказалась потеряна навсегда, и последствия этого простираются намного дальше, чем я могу видеть. Мне следует отказаться от работы у Вестергардов, найти другое место, где не нужно будет прибегать к магии. Я снова вздрагиваю, когда думаю о Якобе, Лильян, Еве, срывающей подвеску со своей шеи и сующей ее в карман. Все, чего я когда-либо желала, находится здесь, в этом доме, но мне придется уйти.
В своей уединенной рабочей комнате я прикрываю предательские голубые отметки, сшив из атласа набивные манжеты и тщательно закрепив их на запястьях, подобно браслетам.
Теперь мне нужно пойти и рассказать Якобу и Лильян. Но я не хочу озвучивать этот ужас вслух. Вместо этого мне хочется свернуться в клубок и притвориться, будто никакого Фирна нет.
– Знаешь, ты не должна была вот так обманывать его, Марит, – холодно говорит мне в тот вечер Лильян, когда я снимаю форменное платье. Она сидит, расчесывая свои длинные блестящие волосы.
– Кого? – спрашиваю я, и она поджимает губы.
– Моего брата. Или теперь между тобой и Броком что-то есть?
– Ч-что? – выдавливаю я, чувствуя желание истерически расхохотаться. – Нет…
– Я видела, как ты вела себя с Якобом, и ты вполне могла меня одурачить, – продолжает она, дергая щетку, запутавшуюся в волосах. – Я думала, он тебе нравится. И он тоже так думал, – Лильян смотрит на меня, и впервые за все время в ее глазах нет света. Сейчас они кажутся холодными, словно стекло на морозе. – В следующий раз тебе надо быть осторожнее и не играть с людскими сердцами. Особенно с сердцем моего доброго и глупого брата.
– Я… – начинаю я. – Он мне действительно нравится, – на глаза наворачиваются слезы, – но, Лильян…
Сделав глубокий вдох, я расстегиваю атласные манжеты и поворачиваю к ней свои запястья внутренней стороной.
Вскрик, который она издает, глубоко ранит мою душу. Лильян зажимает себе рот ладонью, и горестное выражение ее лица снова заставляет мой страх воспрянуть. Но я подавляю его, прячу подальше и запираю на замок.
– Ты не должна никому говорить, – шепчу я.
– Ох, Марит… – произносит она, потом прогоняет ужас со своего лица и откладывает щетку так осторожно, словно она может разбиться.
– Обещай, что никому не скажешь, – настаиваю я, снова застегивая манжеты и забираясь в постель. – Я сама должна сказать об этом Якобу.
Лильян кивает.
– Я чувствую себя ужасно из-за того, что накричала на тебя. Просто жутко. Я действительно бешеная мышь, – она встает и ложится рядом со мной. Неожиданно меня начинает бить неудержимая дрожь, и я забиваюсь глубже под теплое одеяло. Лильян обвивает руками мои плечи и крепко обнимает меня.
– Что ты собираешься делать? – шепчет она и мягко гладит меня по волосам, расправляя их, словно шелковые нити. От этих осторожных прикосновений кожу на голове приятно покалывает.
– Мне придется уйти, – шепчу я в подушку. Безумная часть моей души желает, чтобы Ева ушла со мной. Деньги, которые оставил мой отец, спрятаны в моем соломенном матрасе, и этого хватит, чтобы прожить по меньшей мере месяц, пока я не найду работу, не требующую магии. Но я не могу предложить Еве ничего, даже отдаленно похожего на этот дом. Ей придется оставить и Хелену, и мечты о балете. Кроме меня, у нее не будет никого и ничего.
