Я никогда не попрошу ее сделать подобный выбор. Но в глубине души хочу вернуться в прошлое, в то время, когда она могла бы выбрать меня без колебаний.
Позже в ту ночь, когда Лильян возвращается в собственную постель, а лунный свет отбрасывает на стены блики, похожие на рыбью чешую, я встаю и набрасываю плащ поверх ночной рубашки. Лильян поворачивается на другой бок, но не говорит ничего, когда я выскальзываю за дверь, сунув под мышку объемистый узел.
Я спускаюсь по лестнице и вхожу в лабиринт главного здания. На дворе стоит «ведьмин час», отделяющий один день от другого, в доме темно и тихо, а в воздухе плывет запах орхидей и слышится отдаленный перезвон старинных часов. Я тихо стучусь пять раз в дверь Евиной комнаты и жду. Меня больше не беспокоит, застанут ли меня здесь. Мне почти нечего терять.
Меня волнует лишь, откроет ли она дверь.
Чем дольше я жду, тем быстрее стучит мое сердце; я нервно сплетаю пальцы. Открыла бы она дверь, если бы знала, как высока ставка? Если бы ведала, что я так близка к тонкой черте между жизнью и тем, что наступает потом?
«Может быть, она меня не слышала», – пытаюсь я убедить саму себя. Но она всегда слышит.
Осознание сгущается в моей душе. Я провожу пальцами по венам своего запястья, где кожа достаточно тонкая, чтобы ощутить твердые прожилки сосудов.
Я поворачиваюсь в тот самый момент, когда дверь приоткрывается.
Ева трет глаза и выглядывает в коридор, и, несмотря на все остальное, мое сердце слегка оживает, словно при первых лучах рассвета.
Я ступаю через порог.
– Что ты здесь делаешь, Марит? – Ева смотрит то на потолок, то на свои нежно-розовые ногти. Куда угодно, только не на меня.
– Я скучаю по тебе, Ева, – просто говорю я. Пожимаю плечами и сглатываю ком в горле. – Хотела сказать спасибо за то, что ты сделала сегодня. И попросить прощения.
– Знаешь, Марит, – шепчет она, рассеянно теребя край своей головной повязки, – больнее всего то, что я все это время думала, будто ты пришла сюда ради меня.
Я замираю.
– Что ты имеешь в виду?
– У тебя ведь есть какая-то другая причина для того, чтобы быть здесь, верно? Что-то, что ты скрывала от меня. Ты хотела не только работать здесь, не только быть рядом со мной. Это… – Ее глаза наполняются слезами. – Что ты сегодня делала в комнате Филиппа?
Мое сердце сжимается.
– Я пыталась убедиться, что у него нет причин желать тебе зла. – Она потрясенно смотрит на меня, и я поспешно продолжаю: – Но я была не права. Почти во всем. Я не рассказывала тебе об этом, потому что… ну, если бы все было в порядке, тебе совсем не нужно было бы об этом узнавать. Ты могла бы просто… быть счастливой.
– Как ты можешь так думать, Марит? – спрашивает она. – Иногда мне кажется, будто ты хочешь заставить меня выбирать между тобой и Вестергардами. Но как мне это сделать? – она закатывает глаза, но при этом по ее щеке скатывается слезинка. – Это ужасно нечестно.
– Прости. Я только и делала, что пыталась не причинить тебе боли, но все равно причинила. По правде говоря, я не знаю, как сделать, чтобы все было правильно: с тобой, с другими. Я не справилась со всем этим сразу. И, честно говоря, – делаю глубокий вдох, – иногда я немного ревную тебя к Хелене.
– Ревнуешь? – недоверчиво спрашивает Ева.
Мое лицо пылает от этой постыдной правды.
– Потому что она смогла дать тебе то, чего не смогла бы я. И потому, что она забрала тебя после того, как я столько лет любила и заботилась о тебе. – Я сглатываю. – Не то чтобы я не желала для тебя лучшей жизни. Наоборот. Просто хочу, чтобы дала ее тебе именно я.
Она кивает на узел у меня в руках.
– Что это? – спрашивает она почти с робостью.
– О, я сделала это для тебя, – отвечаю ей. – Твой костюм для салонного выступления. – Я достаю его, крепко сжимая губы. – В нем есть кое-что особенное.
Развожу складки балетной юбки и показываю Еве крошечные стежки.
– Это азбука Морзе, но в то же время и воспоминания. О тебе. О нас.
Она подходит ближе, и я продолжаю:
– Вот это – о том, как ты в восемь лет прятала вареную морковку в щелях между половицами, потому что говорила, будто она на вкус напоминает гнилую тыкву, и, когда Сара на тебя наябедничала, ты сунула морковку ей в нос, пока она спала.
К моему удивлению, Ева хихикает.
– Я помню это. И помню, как в следующие несколько ночей ты охраняла меня, чтобы я могла поспать.
– Да, я торжественно пообещала, что не позволю Саре сунуть тебе морковку в нос в отместку.
– Ты сдержала множество обещаний, которые давала мне, Марит, – тихо произносит Ева. Это были мои любимые моменты: когда она засыпала раньше меня. Когда покой и недвижимость окутывали ее, точно покров свежего снега в эти волшебные и хрупкие мгновения перед сном.
Ее пальцы пробегают по другим строчкам, вышитым серебряной нитью. «Когда тебе исполнилось девять лет, я в течение всего марта отказывалась от положенной мне чашки молока, чтобы повариха испекла тебе торт. Я хотела, чтобы он был вкусным, но, когда ты дала мне попробовать кусочек, он оказался сухим и крошащимся, а глазурь на вкус напоминала деготь».
– Я забыла об этом, – говорит Ева и поджимает пальцы. – Но теперь запомню навсегда.
– Ты давилась, но съела весь этот торт до крошки, – напоминаю я. – И сказала, будто никогда не пробовала ничего вкуснее.
Она снова хихикает:
– Но он действительно был на вкус, как деготь.
Она похлопывает ладонью по постели, и я, как когда-то, укладываю ее и подтыкаю одеяло, точно запечатываю конверт с письмом. Но я должна сделать еще одно признание. Больше никакой лжи, ни прямой, ни умолчанием. И неважно, насколько болезненна правда.
– Ева, ты знаешь, что может случиться, если слишком много использовать магию?
– Фирн?
Я киваю.
– Мне придется оставить эту работу. Я не могу оставаться здесь, потому что больше не сумею делать то, что нужно от меня Хелене.
Ева садится в кровати.
– Тебе грозит опасность? – она берет меня за руку, и я стараюсь держать запястье так, чтобы не было видно вен. – Не лги мне, Марит.
– Мне ничего не грозит, если я уйду и никогда больше не буду применять магию.
Она долгое время смотрит на меня огромными карими глазами.
– Марит, ты причинила мне боль. Иногда ты делаешь что-то и считаешь при этом, будто даришь мне торт, а на самом деле я давлюсь сухими крошками. Но ты – моя семья, которую я выбрала сама. Моя сестра, пусть и не по крови. И неважно, куда ты идешь и что делаешь. Я хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я люблю тебя.
Я закрываю глаза. Мне всегда хотелось, чтобы кто-то выбрал меня. Но я уже давно получила то, чего желала все это время. Делаю глубокий вдох, словно освободившись от корсета. Мне впервые стало легче с того момента, как умерла Айви.
