С чего он решил, что мы хотим слушать такие истории, мне непонятно, но он, похоже, всегда получал некое извращенное удовольствие, когда рассказывал подобное и видел, насколько мы поражены.
Кроме того, он умел убивать кроликов и цыплят. Когда мне было четыре или пять лет, в одну из наших поездок на ферму он отправился стрелять кроликов. Несколько из них он отдал своей матери, но домой в Глостер мы тоже взяли одного. Я помню, как он лежал на кухонном столе, его черные глаза безжизненно застыли, и все у меня в груди сжималось при взгляде на несчастного кролика. «Это нам завтра на ужин, Мэй. Кроличье рагу. Очень вкусно будет», – злобно ухмылялся папа.
Никто из нас, даже мама, не мог и подумать о том, чтобы это съесть, но он тем не менее снимал кожу с кролика прямо на кухонном столе. Он говорил, что хочет показать нам, как снимать кожу, и мы должны на это смотреть. Хезер, Стив и я закрывали лица руками, чтобы только не видеть.
– Да что с вами такое? – уже с раздражением говорил он. – Это же природа!
– Папа, это ужасно!
– Да вы все просто слабаки, вот вы кто!
Когда он снял кожу с кролика и выпотрошил его, то кинул мясо в мамину кастрюлю, чтобы приготовить.
– Фред, он воняет, – сказала мама.
– Да ну тебя, Роуз. Мясо свежайшее, говорю тебе.
Но она не захотела держать это мясо в доме и вынесла наружу через черный ход. Утром мы обнаружили, что до него добрались кошки, так что у мамы появилась причина выкинуть его, прежде чем папа заставил бы нас это есть.
Помимо умений, которыми папа очень гордился, он был очарован тем, как устроены тела животных – особенно тем, как они размножаются и как устроены их репродуктивные системы. Он с восторгом рассказывал нам, как раньше помогал овцам рожать ягнят, и иногда овца выталкивала свою матку (он называл ее «ложе ягненка») вместе с детенышем – это называется выпадением матки. Задача пастуха была в том, чтобы аккуратно вернуть матку на место, иначе овца могла умереть, но папа говорил, что они просто запихивали все выпавшие органы обратно в случайном порядке. Я думаю, это должно было как-то быть связано с тем, на что он способен, и о чем мне стало известно позднее. Однако никто из нас не подумал бы, что папа может убить человека просто потому, что может убить животное – мы просто решили, что это такая папина странность. Одна из папиных особенностей.
Джон был очень важной частью того странного и жестокого мира, в котором рос папа. Они даже спали в одной кровати, когда были маленькими, – иногда папа напоминал нам об этом, если мы начинали жаловаться на те условия в подвале, где нам приходилось ночевать. «Да у вас у каждого хотя бы есть своя кровать. Джон вот пердел и толкал локтями меня в спину!» Их взаимоотношения часто казались невинными и забавными, если верить папиным рассказам. И все же порой в его рассказах нет-нет да и всплывали разные намеки, которые казались тайными и зловещими.
– О, в молодости Джон рассказывал про меня всякое. А я рассказывал всякое про Джона.
Нам становилось интересно, и мы спрашивали его, что это были за истории, но он лишь говорил:
– Ну, знаешь, разные штуки, которые мы то и дело творили.
– Какие штуки?
– Не твое дело. Мужик никогда не выдаст своего брата.
Честно говоря, я рада, что он так и не рассказывал всю правду. Позже я читала о том, что в молодости папа обвинялся в преступлениях, проявлял жестокость к сестре, и по слухам, творил немыслимые вещи с животными. Как оказалось, ничто из этого не удивило меня, но я думаю, что если бы мы услышали об этом тогда, когда были маленькими и впечатлительными, то очень бы смутились.
За пределами своей семьи, казалось, папе было тяжело встроиться в деревенскую жизнь. Он ненавидел школу. Каждый день он приходил туда в больших ботинках, подбитых гвоздями, весь провонявший фермой, и плохо учился – даже к концу школы он едва ли хорошо умел читать и писать. С учителями у него часто возникали проблемы, а иногда одноклассники дразнили его за странный вид и характер. Если доходило до драки, то он давал сдачи, а Джон всегда был рядом с ним, чтобы победа была на папиной стороне. Хоть дядя Джон и был младше папы, он быстро стал крупнее его, и папа мог положиться на Джона, обратиться к нему за защитой. Если папа был красноречив, то Джон был более молчаливым, но при этом сбить с намеченного пути его было довольно трудно. К тому же их мать Дейзи вне зависимости от того, насколько сильно папа провинился в школе, всегда заступалась за него. Дома, разумеется, она была строга с детьми, но всегда занимала их сторону против любого, кто не являлся членом их семьи. Ни одному учителю даже не приходило в голову помыкать ее сыном.
Став подростком, папа увлекся мотоциклами и накопил денег, чтобы купить свой собственный. Он любил возиться с ним и красоваться им. Он рос с уверенностью, что когда станет старше, то отправится на нем в Ледбери и всех там поразит – особенно девчонок. Если верить папе, байк их прямо очаровывал. «В очередь становились, чтобы прокатиться, правда!» – хвастался он. Он никогда не испытывал недостатка в женском внимании или же – он часто на это намекал – в сексуальных похождениях. Джон часто отправлялся вместе с ним на эти приключения. «В конце концов, мы ухлестывали за одними и теми же девчонками, бывало и такое!»
Что бы ни появлялось у папы, Джон, казалось, тоже этого хотел.
Папа любил и свободу, которую давал ему байк. «Час езды, и ты уже в другом мире, – говорил он. – Вустер, Херефорд, Челтнем, Глостер. Я понимал, что не хочу торчать в этой деревне всю жизнь».
Среди рассказов о подростковой жизни и папы, и дяди чаще всего звучала история об аварии на мотоцикле, случившейся, когда папе было шестнадцать. У этой истории было несколько версий, и когда я была маленькой, папа часто рассказывал, что однажды ночью он ехал домой и просто «поскользнулся на коровьем дерьме», слетел с дороги и врезался в стену. Несколько часов он пролежал в кювете и, как рассказывал папа, был почти на том свете, когда его наконец нашли. Он попал в больницу, и там его сердце перестало биться, врачи уже констатировали его смерть. Но затем, к удивлению всех присутствовавших, в морге он очнулся, и его реанимировали.
Позже я узнала, что правда была куда менее эффектной и куда более сложной, чем та папина история. Но в любом случае, дядя Джон сказал, что произошедшее в ту ночь изменило папу навсегда. Дядя говорил, что после этого папа месяцами сидел дома, пялился в стены и отказывался смотреть на людей.
– Если сказать ему хоть слово, он тут же слетал с катушек, – рассказывал дядя, – бесился, вопил и кричал на тебя, вот так. Он был уже не тот, что прежде.
Я до сих пор не знаю, было ли так на самом деле – правда ли последствия того происшествия с папой были настолько серьезными. Была и другая история, которую оба брата рассказывали по-разному в разное время, – о том, как папа получил ногой по голове на дискотеке в молодежном клубе за то, что флиртовал с девушкой другого парня. Дядя Джон предположил, что это тоже могло повлиять на папу, но этим он мог оправдывать своего брата – и, как выяснилось, у него были на то очень веские причины. Правда это или нет, но с раннего детства у меня сложилось впечатление, что дядя Джон очень уважает папу. Он всюду следовал за ним, а папа был предводителем.
