Семья была постоянной темой допросов, которым папа подвергался в полиции после того, как был наконец арестован в 1994 году. Даже когда ему стало очевидно, что его обвиняют и ему светит всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме, он стремился сделать все, что в его силах, чтобы не разрушить семью и дом, в центре которых по-прежнему оставалась моя мама, – даже пусть мы продолжали бы жить уже без него. Конечно, никто не мог наверняка знать, что было у папы на уме, но я думаю, его ярость по отношению к тому, что люди из полиции разбирают дом по кирпичикам и перекапывают сад, была вызвана не только страхом перед секретами убийств, которые при этом могли обнаружиться, но также еще и отчаянием: семейная жизнь, которую он с мамой создавал на этом месте очень много лет, разрушалась в тот момент до основания.
Папа всегда пристально следил за происходящими местными событиями и настаивал, чтобы мы включали новостные программы всегда, когда они идут. Он был прямо одержим ими, особенно передачей «Новости в десять вечера». Мы все при этом должны были сидеть тихо и смотреть вместе с ним. Когда я думаю об этом сейчас, то мне приходит на ум, что он так делал из-за какого-то беспокойства задним умом, что обнаружится какое-то из тел. Не только тех, которые были на территории дома, а и других, которые он похоронил в полях рядом с Мач-Маркл. Он терпеть не мог мыльные оперы и драмы, которые мы с возрастом полюбили смотреть в своей комнате, – а этой роскоши было лишено большинство моих друзей, ведь папа воровал не только телевизоры, но и электричество, за которое им приходилось рассчитываться за него. Особенно его раздражал сериал «Жители Ист-Энда», он отказывался его смотреть, говоря, что в нем слишком много жестокости и это его расстраивает.
Он часто смотрел кино и видео, как и мама. Некоторые из них были обычными кинофильмами, которые смотрели все, – а любимым был «Бэмби». Он говорил про этот мультфильм: «Просто разрывает мне сердце. Особенно тот эпизод, когда мама Бэмби умирает».
Но по мере того, как мы становились все старше, большинство из тех видео, которые он включал, были порнофильмами. Это было настоящее жесткое порно, взятое или украденное у его знакомых, а на некоторых видео появлялись мама и ее клиенты. Папа никак не скрывал, что иногда снимал, как она занимается сексом. Большинство из этих его видео были сняты скрытой камерой через отверстие в стене, выходившее в мамину рабочую комнату с верхнего этажа. Эти видео казались мне совершенно омерзительными. Нисколько не стесняясь, папа подговаривал нас смотреть это видео вместе с ним, но я находила отговорки, чтобы в этот момент выйти из комнаты. Я предлагала сделать ему чай или выходила на кухню, стараясь провести там как можно больше времени и надеясь, что он уже закончит это смотреть, когда я вернусь. А иногда я говорила, что мне много задали на дом, и на какое-то время уходила в свою комнату.
Но когда я возвращалась в гостиную, чаще всего он еще сидел перед телевизором. Папа мог смотреть порно бесконечно. Позже, когда у меня были первые серьезные отношения с парнем по имени Роб, он даже заставил нас взять на время его порнофильмы. Казалось, его очень радовала идея о том, что его домочадцы могут разделять его ужасные вкусы. У него на тему порно не было никаких запретов, так же, как и у мамы.
Мы всегда знали об их интересе к извращенному сексу, они никогда не пытались скрывать это от нас. Они оставляли порножурналы лежать по всему дому, как и приспособления для бондажа: маски, резиновые костюмы, плетки и тому подобное. Я помню, что папа делал плетки с девятью ремнями из кожи, которую где-нибудь находил. Для него было привычно делать их самому, чтобы сэкономить деньги. Для нас не было неожиданностью наткнуться на фаллоимитаторы, вибраторы и другие секс-игрушки, они были раскиданы по всему дому. Больше всего папу забавляло, как мы на это реагируем. Один из этих искусственных членов был таким большим, что папа называл его в честь французской ракеты «Экзосет», или «Эйфелевой башней», а иногда еще грубее – «чудо-хер» или вроде того.
Мы знали о странной и развращенной природе половой жизни мамы с папой с очень раннего возраста, поэтому в каком-то смысле она нас не шокировала. У нас не случалось внезапных и травматичных открытий на эту тему – хотя, конечно, это знание не переставало быть неловким и пугающим. Для всех нас.
Я знала, что мама уже работала проституткой довольно долго, когда она стала привлекать меня помогать ей в этих делах. Она поручала мне и Хезер сидеть с младшими детьми. В дверь звонили, и она просто исчезала в своей комнате на верхнем этаже – и иногда успевала принять нескольких клиентов за несколько часов, прежде чем спускалась вниз. Когда я стала подростком, мне нужно было отвечать на телефонные звонки мужчин, которые хотели заранее договориться о времени для встречи с Мэнди – под этим именем мама работала.
Это часто происходило после вечернего чаепития, когда она наверху принимала клиентов. Мне нужно было заглядывать в специальную книжку, которую она использовала для работы, и записывать туда назначенное им время. Я как будто бы играла роль маминого секретаря. Для меня было очень сложно и неловко это делать, особенно когда некоторые из звонивших спрашивали о подробностях, какого именно рода услуги они хотели бы получить.
– Простите, но об этом вам нужно поговорить с ней, – говорила я им, сжимаясь внутри от стыда. – Я только отвечаю на звонки. Скажите мне свое имя и время, в которое хотите ее увидеть.
Нас заставляли вести себя тихо, пока мама развлекает клиентов – в гостиной был динамик, и через него мама говорила нам: «Заткнитесь, я вас слышу!» Полагаю, это было нужно, чтобы не отвлекать мужчин, но выполнять это требование было тяжело, особенно когда в доме стало уже восемь детей. Мужчины пользовались отдельной входной дверью, на которую папа повесил табличку «Мэнди». Хотя как-то раз мама, должно быть, провела одного из них в свою комнату, не закрыв дверь в мою спальню. Я сидела за столом и делала домашнюю работу, мужчина осмотрел меня сверху вниз и спросил: «А можно ли ее?» Мне стало очень стыдно, и мама резко ответила: «Нет, ее нельзя!»
Иногда она рассказывала мне о своих клиентах, и у меня складывалось впечатление, что это люди довольно печальной судьбы. Один из них прострелил себе руку из дробовика. У другого был стеклянный глаз. Она говорила, что иногда им нужно было просто посидеть и поговорить, и некоторым мама по-настоящему нравилась. Большинство ее постоянных клиентов были белыми пожилыми мужчинами. Один из них не спал со своей женой много лет. Мама говорила, что они были одинокими и нуждались в компании не меньше, чем в сексе. Они даже дарили ей подарки: я знаю это, потому что все, на чем была написана буква «М», передаривалось мне, ведь мама работала под вымышленным именем, а мое имя начиналось как раз на эту букву. Однажды она дала мне золотое ожерелье с первой буквой моего имени, и я носила его, пока не покинула родной дом. Сегодня мне кажется очень странным, что я вообще его носила.
Мы представляли, что могли подумать соседи обо всех мужчинах, которые регулярно посещали наш дом. Однако соседи были не из любопытных, и я помню только один раз, когда кто-то из них пожаловался. Он услышал звуки во время одной из маминых встреч с клиентом, доносившиеся из открытого окна. Он постучал в дверь и стал высказывать свое недовольство об этом папе. Папа выпроводил его, а позже мама с папой подошли к дому этого соседа и, как позже описала это мама, «разобрались с ним». Вдвоем они могли олицетворять довольно ощутимую угрозу для любого, кто доставлял им проблемы, но я могу представить, что в этом разговоре с проблемным соседом ведущей была мама.
