К тому же я боялась, что тот гнев, который вызвало выступление обвинителей, ставшее достоянием широкой общественности, мог лишить маму последнего шанса на справедливое правосудие. Я больше, чем когда-либо раньше, жалела, что мама вышла замуж за такого человека – и по-своему любила его, – а теперь ей предстояло ответить за то, что я считала безумными, немыслимыми преступлениями.
Папа настаивал после своего ареста на том, что совершил все убийства один, а мама или не знала об этом, или не находилась рядом с ним, однако обвинители пытались доказать, что мама все равно виновна во всем предъявленном. Они вызывали свидетелей, в том числе судебно-медицинских экспертов, соседей, мамину мать Дейзи, сестру Гленис и мать Линды Гоф, которая описывала, как звонила в дверь дома и видела маму в одной из кофточек Линды. Так как я не находилась там лично, мне сложно было понять, как эти доказательства влияют на суд присяжных, однако мамин адвокат поддерживал связь со мной и говорил, что обвинение находится в затруднительной ситуации и все еще не может предоставить какие-либо показания очевидцев и судебно-медицинской экспертизы, прямо указывающие на то, что мама присутствовала во время каждого из этих убийств или знала о них. Так что поначалу я была уверена, что все обойдется.
Прошла первая неделя суда, и мне разрешили навестить маму. Я не знала, чего ожидать. Я понимала, что она находилась под невероятным давлением из-за общей атмосферы массового отвращения и ненависти, направленных на нее все то время, пока шел суд. Я увидела, что она устала, но не падает духом.
– Я в порядке, Мэй.
– Мам, ты уверена?
– Да. Меня снова посадили под круглосуточный надзор, опасаются, что я наложу на себя руки, но этого не случится. Я нормально справляюсь.
Она бросила взгляд на охранников.
– Я не имею права рассказывать о деле, но мои адвокаты считают, что оно движется хорошо.
Я сказала:
– Это отлично.
Как и всегда, она нуждалась в моей помощи по разным бытовым делам – например, постирать одежду, в которой она появлялась на заседаниях суда, принести новую, купленную по каталогу. Я сказала, что хотела бы сделать для нее что-то помимо этого, например, морально поддержать.
– Ты и так делаешь все, что можешь, Мэй. Мне очень повезло, что у меня такая дочь.
Когда я уходила, она обняла меня, но в этот раз не плакала. Она чувствовала себя сильнее, чем раньше.
В суде маму ждали все более серьезные испытания. Не сумев предоставить ничего, кроме косвенных доказательств маминой причастности к убийствам, адвокаты обвинения сумели убедить судей провести слушание так называемых «аналогичных доказательств». Это означало, что суд разрешил вызывать на дачу показаний тех свидетелей, которые подверглись жестокости и нападениям от мамы, но не были напрямую связаны с убийствами, в которых она обвинялась. По мнению судьи, их показания могли помочь присяжным сделать вывод, была ли мама способна совершить те преступления, в которых обвинялась.
Одной из таких свидетелей стала Энн-Мари. Я помню, как меня тревожило, что она скажет. Когда маме с папой выдвинули обвинения, мы заняли противоположные стороны. Несмотря на насилие со стороны папы, Энн-Мари поддерживала с ним связь и говорила полицейским, что всегда любила его. С другой стороны, я заняла мамину сторону и с того момента всегда чувствовала, что Энн-Мари настроена против нас обеих. У меня почти не было сомнений, что после ее свидетельских показаний мамино положение на суде ухудшится. Но я никак не была готова услышать, насколько ужасно с ней обращалась мама.
Энн-Мари описала первое нападение на себя, которое совершили папа вместе с мамой. Это случилось, когда ей было восемь лет, они попросили ее спуститься в подвал вместе с ними. Она с охотой пошла, не подозревая, что случится дальше. Папа велел ей снять одежду. Она не поняла зачем, но, когда начала раздеваться, мама сказала ей, что та слишком долго копается, и разорвала одежду прямо на ней. Энн-Мари рассказала, что затем мама держала ее, пока папа связывал ей руки липкой лентой и c помощью нескольких полос разорванной ткани привязал ее руки к металлической раме. Когда Энн-Мари спросила, что он делает, папа ответил, что так поступают со своими дочерями все отцы, это необходимо, чтобы ее точно взяли замуж, когда она повзрослеет.
Энн-Мари все еще не понимала, что будет дальше, но начала кричать. Мама замотала ей рот несколькими полосами ткани, и затем они с папой изнасиловали ее самодельным приспособлением, которое сделал папа, – это был вибратор, размещенный внутри металлической трубки. Ей было очень больно и страшно, она начала чувствовать, что истекает кровью. Затем она потеряла сознание. Они дали ей немного времени, чтобы прийти в себя, а затем изнасиловали ее точно так же еще раз.
Когда все было кончено, Энн-Мари разрешили выйти из подвала и сходить в ванную, чтобы смыть кровь. Энн-Мари сказала, что мама тогда пошла в ванную за ней, дала ей чистое полотенце и притворилась, что произошло нечто веселое, сказав: «Не волнуйся, так бывает с каждой девочкой. Это отцовский долг. Это то, что делают все, но не каждый об этом рассказывает. Все будет хорошо, я никому ничего не расскажу».
В последующие годы, пока ей не исполнилось шестнадцать лет и она не убежала из дома, папа продолжал заниматься с ней сексом. Она заявляла, что мама знала об этом, хотя и не присутствовала при этом.
Еще Энн-Мари заявила, что как-то раз папа взял тот самый вибратор, которым изнасиловал ее впервые, и смастерил из него новое приспособление – некое подобие пояса из металла, к которому был приделан вибратор. Иногда ее заставляли носить этот пояс в доме, причем вибратор находился внутри нее. Она говорила, что мама смеялась, когда видела, как Энн-Мари носит это.
Я была абсолютно поражена, когда слушала о том, как именно мама с папой проявляли к ней насилие. Я знала, что мама была способна на жестокость и никогда не останавливала папу во время приставаний ко мне, к Хезер и к Луиз, но у меня не укладывалось в голове то, что мама помогала делать все эти вещи с восьмилетней девочкой. Однако я изо всех сил старалась выбросить эти сведения из головы – ведь даже если мама была виновна в этих чудовищных, бесчеловечных поступках, это еще не делало ее убийцей. Однако я понимала, что присяжным будет очень сложно проигнорировать такие показания, и Энн-Мари очень сильно усложнила мамину защиту в этом деле.
А ведь это было не единственное подобное показание. Кэролайн Оуэнс, бывшая няня у мамы с папой, была тоже вызвана как свидетельница.
Кэролайн рассказала на суде, что ей было шестнадцать лет, когда она впервые встретила маму и папу. Однажды вечером она голосовала на дороге в лесу Дин, надеясь, что кто-нибудь подвезет ее домой в Синдерфорд. Они подъехали к ней на папином «Форд Попьюлар» и предложили помощь. На пути к дому они болтали втроем, Кэролайн рассказывала им о своих проблемах в жизни, особенно о своем отчиме, с которым они не ладили. Мама проявляла сочувствие, Кэролайн почувствовала к ней доверие. Папа слушал с интересом. Они хорошо поладили.
