На следующий день они подъехали к ее дому. С собой они взяли Хезер и меня – я была чуть старше новорожденного младенца, а Хезер только училась ходить. Родители Кэролайн предложили им зайти. Мама с папой предложили ей работать няней на Кромвель-стрит. Она получала бы восемь фунтов в неделю, комнату в свое распоряжение, а папа даже вызвался подвозить ее родителей из Синдерфорда раз в неделю, чтобы не терять связь. Кэролайн пришла в восторг от Хезер и от меня, а потому согласилась сразу же приступить к работе. Ее родителей тоже очень обрадовала такая идея. Мама и папа впечатлили их, показались им добрыми, дружелюбными и тактичными людьми.
На следующий день она переехала в дом 25 на Кромвель-стрит. Она хорошо справлялась с задачами няни, а мама – всего на несколько лет старше ее – казалось, стала ее близкой подругой. Затем ситуация начала меняться. Иногда мама гладила волосы Кэролайн и говорила ей, какая та красивая, и тон этих комплиментов смущал ее. Мама заходила в ванную комнату, пока Кэролайн принимала ванну, и разглядывала ее.
Вскоре мама и папа попытались убедить ее присоединиться к неким «играм», как они это называли, которые, как она выяснила, представляли собой секс-вечеринки в верхней части дома. Папа думал, что это ее заинтересует. Кэролайн была неприятно удивлена и сказала им, что это ей не по душе. К тому же ее сильно беспокоило, как родители обращались с Энн-Мари, особенно когда обнаружила тот мерзкий вибратор, который папа заставлял носить дочь. В страхе перед людьми, с которыми она связалась, Кэролайн собрала свои вещи и отправилась домой.
Она уже решила, что все обошлось, но однажды вечером, когда она искала машину, чтобы доехать домой из паба в лесу Дин, папа с мамой подъехали к ней. Они сказали, что очень сожалеют о том, что она ушла, и предложили довезти ее до дома ее родителей. Кэролайн поначалу сомневалась, но это была холодная зимняя ночь, она хотела поскорее попасть домой, так что села к ним в машину.
Кэролайн рассказывала, что пока они ехали, мама начала распускать руки и приставать к ней. Папа наблюдал за этим в зеркало заднего вида. Ей стало страшно, она отпихивала маму, а затем поняла, что папа не везет ее домой, а свернул в сторону Чепстоу. У нее началась паника. Папа притормозил на обочине, забрался в заднюю часть машины, и вместе с мамой они не давали Кэролайн двигаться, пока папа связывал ее и заклеивал ей рот липкой лентой. Они запихнули ее на пол под своими ногами и отвезли на Кромвель-стрит.
Они привели ее в гостиную на первом этаже и начали жестоко и по-садистски насиловать ее. Чтобы заглушить ее рыдания, в рот ей запихали вату. Когда мама с папой закончили с ней, то оставили ее обездвиженной, а сами занялись сексом друг с другом, после чего заснули. У Кэролайн не было выбора, кроме как пролежать там рядом с ними всю ночь.
Следующим утром кто-то постучал в парадную дверь. Папа пошел открывать. Кэролайн почувствовала, что это ее шанс спастись, и начала звать на помощь. Мама положила ей на голову подушку, чтобы этих криков не было слышно. Кэролайн подумала, что мама хочет придушить ее, так что притворилась мертвой. Найдя предлог, чтобы избавиться от стучавшего в дверь, папа вернулся. Он был в ярости и угрожал запереть Кэролайн в подвале, где его «черные друзья» сделают с ней все, что захотят, а когда они закончат, он убьет ее и закопает.
Мама ушла, чтобы отвести меня и Хезер в школу, оставив папу наедине с Кэролайн. Он снова изнасиловал ее, а затем – Кэролайн сказала, что еще долго потом не могла выкинуть это из головы – он начал плакать. Он говорил, что не должен был этого делать, потому что Кэролайн предназначалась для совместного развлечения с ним и с мамой. Он умолял ее не рассказывать маме о том, что сделал. Он сказал, что мама убьет их обоих, если только узнает, что он занимался с Кэролайн сексом без нее. В своей отчаянной попытке убедить Кэролайн ничего не говорить об изнасиловании, он предложил ей сказать маме, что она хочет вернуться домой. А если мама согласится, то он сразу отпустит Кэролайн.
Она согласилась, так как очень хотела уйти оттуда. Когда мама вернулась домой, Кэролайн смогла помыться и одеться, затем они вместе позавтракали. Она притворилась, что вернулась к работе няней, а затем, позже тем же утром, сказала, что ей нужно купить сигарет, вышла на улицу и поспешила домой.
Позже в тот же день в дверь постучала полиция. Папа был на работе, а мама, как и всегда с копами, была враждебна и вела себя агрессивно. Сотрудники начали обыскивать дом, а когда вернулся папа, осмотрели и его машину. Они нашли доказательства нападения, в том числе пуговицу с трусов Кэролайн и куски липкой ленты. Кроме того, они нашли большое собрание порнографии и секс-игрушек. Маму с папой арестовали. Мама призналась, что приставала к Кэролайн и хотела заняться с ней сексом, но остановилась, когда та попросила ее об этом. Папа отрицал факт изнасилования.
В январе 1973 года они предстали перед мировым судом Глостера. Кэролайн была слишком напугана, чтобы собраться с духом и дать показания против них, поэтому обвинения в изнасиловании были сняты с обоих и заменены обвинениями в нанесении телесных повреждений и развратных действиях. Мама с папой согласились признать вину. Во время слушаний по делу адвокат предположил, что Кэролайн оказала «пассивное содействие» во время нападения. Мама с папой хорошо вели себя во время суда и сказали, что это ситуация, которая вышла из-под контроля, а также выразили сожаление по этому поводу. До этого прежде никто из них не обвинялся в сексуальных преступлениях, и их выпустили, обязав каждого выплатить штраф размером в пятьдесят фунтов. Обвинение по текущему делу предположило, что после побега Кэролайн Оуэнс и последовавшего тогда судебного разбирательства папа с мамой договорились, что больше никогда не позволят жертве выжить, чтобы избежать проблем, если кто-то еще узнает от жертвы правду.
После ареста мамы и папы, когда полиция начала раскапывать сад в доме 25 на Кромвель-стрит, меня спрашивали насчет Кэролайн Оуэнс. Я сказала тогда, что никогда не слышала раньше это имя. Так что мне было очень странно узнать об этой истории, понимая, что в младенческом возрасте я оказалась в самом центре событий, в результате которых Кэролайн стала нашей няней. Но я не могла полноценно осознать себя связанной с этими событиями. Казалось, что все это произошло с кем-то другим. И хотя признание Кэролайн шокировало и вполне могло поменять точку зрения присяжных насчет мамы, оно не поменяло мою точку зрения. Зная то, что я знаю о ней, я, возможно, думала, будто ее содействие в изнасилованиях точно могло о чем-то говорить, но это было, я едва могла заставить себя это представить, точно так же, как я не могла поверить в то, что моя мама могла быть убийцей. А еще я понимала, что мне очень важно и дальше оставаться рядом с ней, и, хотя это может показаться странным, в ее словах я и сама чувствовала поддержку – хотя иногда я думаю: а что, если она говорила это, чтобы убедить саму себя, как и меня, в том, что все хорошо. Когда шла уже третья неделя суда, мама написала мне письмо. Она взяла отрывок из стихотворения Джорджа Эллиота – хотя сначала я думала, что она написала эти стихи сама – и сказала мне, чтобы я не вешала нос: «Мы уже почти прошли половину судебного процесса, так что осталось немного, это скоро закончится. Я люблю тебя очень сильно и очень горжусь тобой».
