И не имеет значения, что на ней иллюзия, которая полностью меняет внешность. Манящую душу не скроет ни один мираж.
Сейчас я готов перекинуть маленькую бунтарку через колено и как следует проучить. Неужели она не видит, как они смотрят на нее. Не догадывается, о чем думают? Или, наоборот, специально выставляет себя напоказ? Она ведь не настолько глупа, чтобы не понимать, что я способен ее обеспечить. Тогда ее маленький бунт стоит рассматривать с совсем другого ракурса. И этот ракурс мне совершенно не нравится.
Почувствовав меня, жена резко вскидывает голову. В огромных глазах отражается испуг. Значит, есть за ней вина. Иначе, с чего ей меня бояться? А так на воре и шапка горит.
Желание задать девчонке трепку усиливается. И сжечь дотла этот неприличный костюм. Кто ей только позволил щеголять в брюках?
Ожидаемо, что пока пробираюсь сквозь толпу, она успевает убежать. И хотя, поднимаясь в наш номер, мне удается немного остыть. Но как только вхожу в комнату, ярость снова взрывается внутри обжигающим холодным потоком.
Она замирает, смотрит на меня своими огромными глазами раненого олененка, и я замечаю, что в этих самых глазах, вместе со страхом и трогательной беспомощностью притаился вызов. Внутри от противоречий все разрывается.
– Я могу все объяснить! – заявляет она.
Криво улыбаюсь. Примерно этих слов я и ждал. Хоть наши женщины, хоть иномирные, а везде одинаковые.
– Не желаю слышать оправданий, – цежу сквозь зубы.
Она отшатывается, будто я ее ударил. Но упрямый подбородок вздергивается вверх.
– То есть, защищать свои поступки я не имею права? – с горечью уточняет Ана. – В твоем сознании я уже виновата, правильно?
– Разве ты можешь сказать мне что-то новое? – делаю шаг вперед.
Жена, не веря, качает головой. Видно, что она отчаянно желает снова увеличить между нами расстояние, но все равно остается на месте. Эта смелость, или скорее не смелость, а способность преодолевать себя, невольно восхищает. Понятно, что вред я ей не причиню, но Ана похоже об этом совершенно не догадывается. И боится.
– Неужели, ты там была не для того, чтобы услаждать взоры мужчин, своим прекрасным телом, а их слух – песнями сирен?
Делаю еще один шаг. Ее глаза удивленно распахиваются. В них сквозит неприкрытое изумление. Настолько искренне, что я начинаю колебаться в своих выводах.
– Мне кажется, тебя ждет сюрприз, – бормочет Ана и ступает навстречу. – Вот, – она протягивает мне полные ладошки мелочи, замирая на расстоянии вытянутой руки.
И столько беззащитности в ее жесте, столько доверия, что гнев начинает понемногу стихать. Я смотрю на ее дрожащие губы, побелевшие пальчики, и дракон воет внутри, раздираемый инстинктом защищать свою пару даже от своей человеческой половины.
Руки сжимаются в кулаки.
– Убери! – рычу, превозмогая гнев. – Унизить меня решила? Считаешь настолько беспомощным? Не способным содержать даже собственную жену?
Она втягивает голову в плечи.
– Извини. Нет, я не думаю так, – лепечет. – Я просто помочь хотела…
По горлу подкатывается удушающий комок.
– Вызывая желание у других мужчин?
Она вздрагивает. Монеты выпадают из рук и желтыми кружочками рассыпаются по полу.
Мне жалко ее, но ярость от оскорбления сильна.
– Иди спать, Ана, – с трудом заставляю себя успокоиться, и стараюсь сделать голос более мягким. – Иди, пожалуйста, иначе я за себя не ручаюсь.
Другим бы я подобного оскорбления не простил. Но ведь не вызывать же на поединок собственную жену.
Она опускает голову. Разворачивается спиной и отходит к сундуку. Я не могу видеть ее, но и отвернуться не могу. Смотрю, испытывая болезненную тоску, на ее точеное тело, слежу, как одержимый, за каждым плавным движением.
Вот она медленно, будто бы дразнит, стягивает сапожки. Расстегивает корсет, открывая взору белый батист сорочки. Сквозь легкую ткань просвечиваются изящные изгибы, контуры узкой спины, тонкой талии. Хрупкое плечо виднеется в широком вороте.
И внутри у меня вместо холодной ярости разгорается самый настоящий огонь.
Когда она берется за ремень брюк, я уже понимаю, что нужно остановиться. Точно остановиться. Но все равно мучаю себя, наблюдая, как постепенно оголяются точеные бедра, изящные икры. Хорошо, хоть сорочка доходит до середины бедер, прикрывая более желанные моему взору места. Иначе я бы точно не выдержал.
Резко разворачиваюсь и быстро выхожу. Иначе за себя не ручаюсь. Как можно одновременно испытывать ярость и мучительное желание?
Усмирить эмоции удается уже в зале. Заказав кружку эля, устраиваюсь за свободным столиком. Большинство посетителей уже разошлись, остались немногочисленные постояльцы “Сытого кота”, решившие перед сном промочить горло.
Только вместо того, чтобы пить, я гипнотизирую взглядом запотевшую посудину с прохладным напитком. Из головы не выходит образ Аны. Она так и стоит перед глазами. Испуганная, ошеломленная, с протянутыми ладошками, в которых полным-полно сверкающих монет.
Видимо, где-то мы свернули не туда, что-то не обговорили… И если она и вправду не сомневалась в своем мужчине, во мне, то почему так поступила? Неужели в ее мире такое поведение в порядке вещей? Или мужчины там иначе смотрят на жизнь?
Так и сижу, задумчиво сверля невидящим взором потихоньку нагревающийся эль, пока не уходит последний посетитель. И только тогда, оставив выпивку не тронутой, поднимаюсь в номер, искренне надеясь, что Ана уже спит.
Но она не спит. Лежит в темноте, с головой укрывшись одеялом и отвернувшись к стене. И усердно притворяется. Понимаю это буквально в ту же секунду, как только открываю дверь и переступаю порог. Дыхание жены моментально учащается. Я почти слышу, как быстро бежит по ее венам кровь, разнося волнение и легкий страх. Чувствую ее боль. Ее непонимание. Обиду.
И я не знаю что делать. Пожалуй, впервые не знаю.
Под ногами что-то тихо шуршит.
Опускаю взгляд и молча смотрю на желтые кругляши монет. Они немым укором поблескивают в темноте. Наклоняюсь, беру в руку первый попавшийся. Прохладный металл жжет пальцы. Мне хочется отшвырнуть эти деньги, убрать с глаз долой. Вернуть на лицо Аны ту самую открытую, искреннюю улыбку.
