В кабинете снова повисла тишина.
– М-да, – протянул Брагин. – Какие будут мысли, товарищи?
Никто не ответил.
– Что ж, тогда я скажу. Аргументы капитана Витвицкого звучат убедительно. – Полковник встал, ловя на себе удивленные взгляды. – Поступим так: три батайских убийства предварительно выделим из дела «Лесополоса» в отдельное производство. Новое дело мы не бросаем, но максимально привлекаем к расследованию батайских товарищей. Помним, что первостепенна для нас операция «Лесополоса». На этом всё. Не задерживаю. Работайте.
Негромко заскрипели ножки отодвигаемых стульев. Офицеры поднимались и выходили. Липягин и Горюнов направились к двери. Следом пошла Овсянникова. Витвицкий поднялся, собираясь выйти, но остановился, посмотрел на Брагина. От полковника он мог ждать чего угодно, только не того, что случилось. Произошедшее не умещалось в его понимание психологии.
– Виктор Петрович, я должен сказать… Извиниться… – проговорил он искренне. – Простите. Я был вчера излишне резок.
– Благодарю за критику, – примирительно улыбнулся Брагин. – Идите, товарищ капитан.
С признательностью кивнув, Витвицкий вышел из кабинета. Брагин и Ковалев остались вдвоем. Как только за капитаном закрылась дверь, от примирительной улыбки на лице полковника не осталось и следа.
– Быстро же вы сдались, Виктор Петрович, – поддел коллегу Ковалев. – Легко он вас убедил.
– Это не он убедил, – процедил сквозь зубы Брагин. – Это из Москвы убедительно попросили. Откуда они узнали?
Руководитель межведомственной группы пристально поглядел в глаза Ковалеву. Но глава Ростовского УВД никак на этот взгляд не отреагировал, только плечами пожал:
– Может, Витвицкий через Кесаева действует? Накапал?
Брагин не ответил. Сидел с каменным лицом и молча играл желваками. Ковалев усмехнулся. На хитрую жопу, конечно, всегда найдется хер с винтом, но и на хер с винтом есть жопа с лабиринтом. Выходит, и Брагин не такой уж непробиваемый.
– Могу спросить? – поинтересовался Ковалев.
Брагин снова смолчал, только кивнул мрачно.
– Вы с ним и дальше воевать собираетесь?
– Воевать? – переспросил полковник и жестко посмотрел на Ковалева. – Я с врагами не воюю, я их уничтожаю.
1992 год
Зал заседаний суда постепенно заполнялся людьми. Среди прочих вошел сюда и светловолосый молодой человек с короткострижеными усами. Его звали Вадим Клепацкий, он присутствовал на заседаниях по делу Чикатило уже не первый раз и обычно был спокоен, но не сегодня.
В этот раз в зал молодой человек вошел, воровато озираясь. Проходя мимо пустой клетки, замер на долю секунды, но тут же двинулся дальше, украдкой сунув руку в карман куртки.
Как правило, Клепацкий занимал место в конце зала. Теперь же, вопреки обыкновению, он устроился в первых рядах, поближе к клетке, и глядел, как люди заполняют зал, рассаживаются.
Вскоре в клетку завели Чикатило. Молодой человек внимательно следил за ним, не упуская ни единой детали.
– Встать! Суд идет! – возвестил секретарь.
Люди в зале поднялись с мест. Клепацкий встал вместе с остальными. Вместе с остальными сел.
Зал заседания суда был полон настолько, что яблоку негде упасть. Люди сидели, стояли в проходах и возле стен. На возвышении, за столом в креслах с высокими спинками в окружении адвоката и прокурора восседал судья. Обычно Клепацкий ловил каждое его слово, но сегодня молодой человек был рассеян и упускал половину сказанного, будто волновало его теперь совсем другое. Он смотрел на клетку и беспокойно шевелил пальцами сложенных на коленях рук.
– Подсудимый, среди ваших жертв двадцать один мальчик. – Голос судьи звучал глухо и неприязненно, несмотря на то, что суду полагается быть беспристрастным. – Почему вы так часто выбирали мальчиков?
– Мне было все равно, – лениво отозвался подсудимый. – Я и женщинам предложения делал.
Клепацкий неотрывно глядел на клетку.
– В материалах дела сказано, что вы вырезали у своих жертв органы. Как поступали с вырезанными органами после?
– Разбрасывал по дороге, затаптывал, смешивал с грязью – ничего не соображал. – Человек в клетке сказал это обыденным тоном.
В зале стояла гнетущая атмосфера. Люди – в большинстве своем родственники жертв – были подавлены и обозлены, и ответы подсудимого еще сильнее будоражили их.
– А вещи жертв? Деньги, часы, украшения?
Человек в клетке в одно мгновение оживился и вскочил в праведном гневе.
– Конечно, выбрасывал, втаптывал в землю! – затараторил он возмущенно. – Я вам не жулик какой.
Клепацкий неотрывно глядел на Чикатило. Медленно, чтобы не привлекать внимания, он сунул руку в карман куртки.
– Вы никогда не задумывались, что жертвам больно? Неужели, убивая мальчиков, ни разу не подумали о своем сыне? Не вспоминали о нем? – спросил судья.
Но подсудимый уже не слушал, его оскорбило предположение, что он мог позариться на чужие вещи.
– Я не вор какой-нибудь! – негодовал он, игнорируя новые вопросы судьи. – Я честный человек!
– Повторяю вопрос…
– Я пришел сюда на свои похороны! – не унимался человек в клетке, перебив судью. – Все меня ненавидят! А вы успешно сами себе вопросы задаете и сами на них отвечаете. Оставьте меня в покое…
Клепацкий стиснул челюсти. Рука его сжала что-то в кармане куртки. Он вынул из кармана руку с крепко зажатым в кулаке куском ржавой арматуры длиной сантиметров пятнадцать. Один край арматуры был грубо заточен.
По залу прошел ропот, но подсудимого это, кажется, нисколько не взволновало. Он бормотал теперь что-то мало разборчивое под нос и суетливыми движениями расстегивал рубаху на груди.
Ропот усилился. Судья похлопал ладонью по столу, призывая всех к порядку. Но остановить недовольство в зале было уже не так просто. Да и человек в клетке повысил голос настолько, что теперь значение его невнятного бормотания прояснилось – это были слова «Интернационала»:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Подсудимый кричал уже в полный голос, распахивая рубаху на груди:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был никем – тот станет всем!
– Закройте рот, подсудимый! – повысил голос судья. – В газетах пишут, что вы ненормальный! А вы – нормальный!
Словно пытаясь оспорить это утверждение, подсудимый спустил штаны, раскинул в стороны руки и застыл перед судом со спущенными штанами и обнаженным членом.
