– Все же давайте на вы, товарищ полковник. А что касается остального, – Витвицкий сел к столу и обвел коллег победным взглядом, – Востриков вспомнил. Отвлекся и вспомнил. Малинина после того, как он прогнал ее с платформы, некоторое время стояла у пивного ларька рядом со станцией, он ее видел. А затем, уже ближе к вечеру, в районе девятнадцати часов, Востриков обходил окрестности станции и встретил человека, – капитан подтянул блокнот и раскрыл его на странице с рисунком, – в кепке и плаще.
Ковалев, Горюнов и Липягин разом подались вперед, принялись разглядывать художества Вострикова.
– Востриков проверил у него документы и даже запомнил адрес и фамилию, она необычная. Я записал.
– И что за фамилия? – быстро спросил Горюнов.
– Чикатило. – Витвицкий перевернул страницу, чтобы свериться. – Андрей Романович Чикатило, проживает в Новочеркасске. Вот адрес.
1992 год
Чикатило привычно мерил шагами камеру. Раз, два, три, четыре. Разворот. Раз, два, три, четыре. Только сейчас в его ходьбе не было напряжения.
Все вышло как по нотам. Журналисты подхватили и понесли новые вводные. Теперь они сделают его если не героем, то человеком спорным. И дело его будет выглядеть не таким уж однозначным. А там, где есть сомнение, есть что раскачивать.
Чикатило сел к столу, аккуратно положил перед собой школьную тетрадь в клеточку, раскрыл на первой странице и сосредоточенно посмотрел на чистый лист. Страха не было. Он собрался с мыслями, взял огрызок карандаша и старательно вывел крупным разборчивым почерком:
«ИНТЕРВЬЮ С ЧИКАТИЛО АНДРЕЕМ РОМАНОВИЧЕМ, УЗНИКОМ СОВЕСТИ. ВОПРОС № 1».
* * *
Фаина сидела в кресле и вязала, пощелкивая спицами. Беззвучно шлепая губами, считала петли. На коленях у нее покоился журнал Burda, развернутый на странице с какими-то модными свитерами.
Чикатило за ее спиной мрачно вышагивал по комнате от стены к стене, нянчил руку с пострадавшим забинтованным пальцем. Боль за ночь не прошла, напротив, палец опух и болел еще сильнее.
– Ну что ты там маячишь? – недовольно спросила Фаина, которой давно уже надоели метания мужа.
– Палец… – промямлил Андрей Романович и принялся разматывать повязку.
– А я тебе вчера еще говорила: поехали в травмпункт! Но ты же у нас самый умный, – поддела Фаина и передразнила. – «Само пройдет, само…»
Чикатило снял бинт и поглядел на палец. Тот еще сильнее посинел, распух и выглядел очень плохо. В глазах Чикатило заметался испуг.
– Фенечка… – промямлил он. – Давай сейчас поедем. Очень больно!
– Ты как ребенок, честное слово, – отозвалась Фаина. Ей было приятно чувствовать признание своей правоты после ночного скандала.
Она довольно поглядела на страдающего мужа, но, увидев опухший палец, посерьезнела. Отложила вязание с журналом и встала с кресла.
– Одевайся. Я только брови накрашу.
* * *
День заканчивался, и полковник Ковалев уже не думал о работе. Он давно выработал привычку выключать из головы рабочие вопросы по выходе из кабинета, чаще всего это даже получалось. И сейчас, запирая дверь, он планировал спокойный вечер с семьей. Но не тут-то было. Как писал поэт Блок: «И вечный бой! Покой нам только снится»
[11].
Стоило Ковалеву разобраться с замком и сделать шаг от двери, как дорогу ему заступил Брагин.
– Александр Семенович! Удачно, что я вас встретил. Хотел уже завтра с утра вызвать…
Московский полковник был здесь сейчас совершенно некстати.
– Вызвать? Меня? – недовольно переспросил Ковалев. – Я вроде вам, Виктор Петрович, не подчиняюсь, чтобы по вызовам бегать.
Он зашагал по коридору, все еще надеясь оставить работу на работе, но Брагин упорно шел рядом и отставать не собирался.
– Ну не вызвать, пригласить, – миролюбиво поправился он. – В общем, мне доложили, что капитан Витвицкий по-прежнему участвует в расследовании, хотя его отстранили до окончания проверки. И вы, Александр Семенович, его покрываете.
Ковалев остановился и резко повернулся к Брагину:
– Покрывает бык телку. Это во-первых, – зло сказал он. – А во-вторых, Виктор Петрович… Следствию срочно понадобился психолог для оказания помощи свидетелю. И где я вам вечером в Ростове психолога возьму?
Брагин растерянно молчал, он явно не ожидал такого напора.
– Молчите? – рыкнул на московского полковника Ковалев. – То-то. А тут Витвицкий оказался под рукой – личные вещи забирал. Ну я дал добро. Всё или есть еще какие-то вопросы?
Крыть было нечем, Брагин только пожал плечами. Впрочем, тут же взял себя в руки и заявил уже в своей обычной манере:
– И тем не менее! Вы должны были поставить в известность меня как непосредственного начальника капитана Витвицкого! Вы должны…
– Слушай, кончай, а? – устало перебил его Ковалев. – Я никому ничего не должен, кроме Родины. А ей я свой долг отдаю сполна. Все, полковник, бывай здоров. Устал я, поздно. До завтра.
И он зашагал по коридору, стараясь побыстрее выкинуть из головы Брагина с его нелепыми интригами и глупыми амбициями.
* * *
Чикатило сидел на кушетке и блуждал взглядом по крашенным в казенный зеленый цвет стенам. На руке его красовалась свежая повязка. Фаина смотрела на хмурого травматолога, который быстро заполнял журнал. Писал врач много, и это тревожило женщину.
– Доктор, что у него там? – не выдержала Фаина.
Травматолог оторвался от журнала, отложил ручку, поднялся из-за стола и, взяв рентгеновский снимок, подошел к Фаине. Показал на просвет.
– Глядите. Ничего страшного у вашего мужа. Видите? Перелома нет, только сустав поврежден, – он повернулся к Чикатило. – Где же вас так угораздило, уважаемый?
– Собака… – прохныкал как-то по-детски Чикатило.
– Вам необходимо срочно обратиться к терапевту, – сказал травматолог. – Это дальше по коридору. Бешенство, знаете, никто не отменял.
Фаина охнула:
– А в какой кабинет?
Но Чикатило вдруг напрягся и подскочил с кушетки.
– Не надо мне никуда! – чуть не прокричал он, но, поймав недоуменные взгляды жены и врача, взял себя в руки, пояснил уже спокойнее: – Это собака знакомых. Она с прививками, я знаю. Глупая просто.
Чикатило поглядел на жену и доктора. Фаина смотрела с осуждением, травматолог с удивлением.
– Глупая собака, – улыбнулся Чикатило, торопясь разрядить обстановку. – Кусачая. Спасибо, доктор, мы пойдем.
* * *
Фоторобот Чикатило смотрел со стола на всех входящих в кабинет Горюнова. Рядом лежала фотография Мальвины. Если бы ее увидел Востриков, то наверняка снова замкнулся бы в себе. Мальвина на фото счастливо улыбалась.
