— Они и так остынут, пока я доеду.
— А я в одеяло заверну и не остынут.
Что это она такая добрая? Я села на кровати.
— Ну, хорошо через час приеду.
— Вот и ладно, — радостно выкрикнула мама, и сразу раздались гудки.
Нехотя умылась, оделась, выглянула в окно. Погода вроде нормальная. Положила в сумку два больших пакета, как раз заберу вещи, а то совсем ходить не в чем.
Через час, как и обещано было, я уже звонила в дверь. Мама открыла и как-то уж очень приветливо улыбнулась.
— Танюша. Я уже по тебе соскучилась. Ну, заходи. Рассказывай, как ты?
Зашла. В квартире убрано, пахнет блинами, или оладьями. Я сняла куртку и ботинки.
— Проходи, сейчас чаёк поставлю.
— Ты поставь, а я пока вещи соберу, а то мне ходить не в чем.
— А, хорошо, собирай, собирай.
Я пошла в свою комнату, тут всё как обычно. Только может, кровать слегка помята. Открыла шкаф, похоже, что кто-то копался, вещи не так лежат, как я оставляла. Ну, да ладно. Я всё равно тут ничего не прятала. Так что, кто искал, ничего найти не мог, кроме футболок, джинсов и трусов.
Собиралась не долго, просто скинула всё в пакет, не разбирая. У меня не так много вещей, чтобы их ещё перебирать. Достала зимние сапоги, куртку, шапку, шарфы. Слава богу, хоть оденусь по-человечески, а то на меня уже на остановках смотрят с жалостью.
— Таня, иди, чай готов!
Я выволокла пакеты в прихожую и пошла в кухню.
— Давай, садись, чайку попьём, — суетилась мама.
— А ты чего одна? Где твой этот… новый муж?
— Так Валерка на шабашке. Устроился на стройку. Ты-то как?
— Да, нормально, — я отхлебнула чаю и взяла блинчик.
У мамы блинчики вкусно получались, она делала их очень редко, но очень вкусные.
— А что нормально, где живёшь?
— Снимаю.
— О, молодец. Самостоятельная. А что же ты, вот так ушла, а помогать матери уже не нужно?
Я перестала жевать.
— Ты о чём?
— Ну, как же, ни денег, ни продуктов. Как мне жить?
— Так у тебя Валера есть, пусть и помогает.
— Да что тот Валера, одни убытки от него.
— А с чего это я должна тебе помогать? Ты меня выгнала из дома, мне теперь пять тысяч за койку только платить.
— Пять тысяч?!
— А ты думала сколько?
— Лучше бы мне принесла пять тысяч.
— А мне где, на улице оставаться? — я положила блин на тарелку. Аппетит напрочь испарился.
— Но матери-то помогать нужно. Даже если ушла. Я на тебя молодость угробила, а ты теперь мне такое говоришь.
— А ты работать не пробовала?
— Знаешь что, у меня приступы, я может больная, вся вдоль и поперёк.
— Знаю я твои приступы, алкогольные.
Мать встала у окна, быстро осмотрелась и повернулась.
— А ты меня не учи, мала еще, чтобы меня учить. Давай деньги, если пришла. Вещи забираешь, значит, деньги давай.
— У меня нет денег.
— Ты же вчера зарплату получила.
И тут я только додумалась, зачем она меня позвала.
— Мне ведь, на что-то нужно жить, ещё две недели до аванса. А у меня только три тысячи осталось.
— Знаешь что Татьяна, я когда на тебя горбатилась, я тебе всё, каждый кусок последний от себя отрывала, каждую копейку на тебя тратила. А ты, для матери денег пожалела?
Что-то непонятное внутри. Горечь, обман, унижение. И настойчивая несправедливость её суждений. Она как будто слепой человек, или нет, скорее глухой. Но глухой другой, более страшной глухотой. Не той, какая бывает у глухих людей, а той, что у людей черствых, равнодушных.
Я встала, пошла в прихожую, достала из сумки кошелёк, вытянула деньги, вернулась на кухню и положила их на стол.
— На вот, бери последние.
Я развернулась и поскорее стала обуваться. Натянула куртку, взяла пакеты. Мама что-то говорила, когда я открыла дверь, последнее что я услышала:
— …так бы и давно, а то нету, нету…
Глава 14
В магазине детской одежды я как-то совсем скис. И мне совсем не передавалось возбуждённо-радостное состояние жены. Она быстро перемешалась от полки, к полке, то и дело вскрикивала и умилённо протягивала мне под нос детские вещи.
— Боже, ты посмотри какие пинеточки! — восклицала Юля. — Смотри, вот такой комбинезончик, купим обязательно. Только потом, сейчас нельзя, примета плохая.
— Ну, если сейчас нельзя, зачем тогда мы сюда притащились? Ну, Юль, ну, у меня дел по горло, а ты меня таскаешь просто так.
— Привыкай, скоро ты станешь папой и тебе придётся всё это делать. Что такого? Все так делают. Не упирайся.
— Давай, я просто дам денег.
— Нет уж, мы должны вдвоём готовиться стать родителями.
Я громко сопел, всем видом показывая, как всё это интересно. Но хотелось бежать, просто бежать без оглядки и не видеть этого ничего. Не от того, что мне не нравятся детские вещи, нравятся конечно, но через полчаса хождения по этому магазину, я уже пожалел обо всё на свете. И тем более о том, что не отказался и не заставил Юльку пойти сюда с мамой.
И это, я так понимаю, ещё не всё. Ещё нас ждёт магазин с кроватками, и колясками. О боже, я этого не переживу.
А ещё, я ощущал какую-то скрытую тревогу. Что-то глодало меня, но сначала не мог понять, что именно. Пытался вспомнить что-то неразрешимое. Старался докопаться до него, того, что сидело внутри. На работе всё как всегда дело идёт, вроде пока без загвоздок, таких, которые бы сильно повлияли на настроение. Так, рабочие моменты.
И вдруг, из ниоткуда, выскочила картинка — полутьма и гордый взгляд кассирши, что оттолкнула мою руку и выпалила мне в лицо, чтобы я больше не приходил.
Пока Юлька бегала между стеллажами, я переваривал встречу у супермаркета и никак не мог раскусить, в чём тут загвоздка. То она набрасывается на меня, сама, практически насилует, а потом отталкивает и говорит, что я ей противен. Что за ерунда? Я конечно подозревал, что у некоторых девушек с мозгами дружбы вообще никакой, но что бы вот так.
Я так понимаю, или — да, или — нет. А чтобы сначала сама же — да, а потом сама же — нет. Короче. Это сложно для моего неискушенного мозга.
И хорошо бы плюнул на это и забил, но не могу. Не могу. Оставить так? Нет, нужно всё-таки решить этот вопрос. Только уже совсем по-другому. Я ведь тоже лохонулся тогда. Нет бы, завести машину и ехать куда-то развлекать девчонку, а я сидел, тупил.
