— Ужасно хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на такого снежного человека, — протянула Катя. — Вот окончится война, надо будет обязательно организовать экспедицию! Вы же не отказались бы, правда?
— Что за вопрос! Знаете, Катя, это, по-моему, самое лучшее, что может быть в жизни…
Лев запнулся.
— Что же? — лукаво спросила она.
— Свобода… и поиск… разгадка неведомого… а еще — дорога. Я очень люблю путешествовать, Катя.
— А из меня никудышная путешественница, — в голосе девушки прозвучала печаль. — Эвакуация из Ленинграда на Урал, да с Урала в Москву на самолете… Ой, Лев, а вы ведь тоже из Ленинграда?
И они заговорили о любимом городе. Где жили до войны ("до ареста", — мысленно поправлял девушку Лев, но вслух ничего не говорил), где любили гулять… Выяснилось, что у них были даже какие-то общие знакомые, хотя Гумилев и был старше на одиннадцать лет. Кто-то водил дружбу со старшей сестрой одной Катиной подруги, и этот кто-то вроде бы учился на параллельном потоке в университете в то же время, что и Гумилев… И не имело значения, что это было пять лет назад, что Кате тогда едва исполнилось четырнадцать, и студент университета наверняка казался ей старым и совершенно неинтересным. Тогда это было неважно, а сейчас стало ниточкой, протянувшейся между двумя людьми, потерявшими всех своих близких.
Потом к реке спустились раскрасневшиеся от костра Шибанов с Теркиным, и разговор прервался. Но ни Лев, ни Катя о протянувшейся ниточке уже не забыли.
— Ты это, — сказал на следующий день Шибанов, когда они с Гумилевым возвращались со стрельбища. Лев, как всегда, безбожно мазал, и майор Гредасов оставил его на полчаса для дополнительных стрельб, а капитан остался по собственному желанию. — Ты к Катьке клинья не подбивай, понял?
Гумилев остановился, как будто врезавшись в дерево.
— Нет, — сказал он медленно, — не понял.
— Повторяю еще раз. К Катьке клинья не подбивай. Она занята уже.
Лев почувствовал, что у него деревенеет подбородок.
— Тобой, что ли? — спросил он, поворачиваясь к Шибанову.
Капитан был выше и сильнее, но сейчас это не имело никакого значения. Гумилев не боялся его, как не боялся урок на зоне, даже если их было больше и у них были заточки.
— А если мной? — усмехнулся Шибанов. — Что, морду будешь мне бить?
Он стоял, широко расставив ноги и чуть согнув руки в локтях, и нагло смотрел на Гумилева.
"Провоцирует, — понял Лев. — Он уже подготовился и просчитал все варианты. Если я сейчас дернусь, он сразу возьмет меня на контрприем и отлупит, как Бог черепаху…"
— А сама-то она об этом знает? — вдруг спросил Гумилев. — О том, что ты ее "занял"?
Такого оборота разговора капитан явно не ожидал. Он сделал движение навстречу Льву — точнее сказать, намек на движение — и вдруг замер. Губы его скривились, как если бы он раскусил кислую ягоду.
— Узнает, — бросил он Гумилеву.
Резко развернулся и зашагал по тропинке к дому.
Глава пятая
Ленинград
Ленинград, июль 1942 года
Чтобы добраться от Осиновца до Ленинграда, группе «Кугель» пришлось преодолеть два загранпоста и два КПП — один на станции "Борисова Грива", другой — на Финляндском вокзале.
— Кого они тут ловят? — раздраженно спросил Бруно после очередной проверки документов. — Какой идиот в здравом уме будет пытаться попасть в обреченный город?
— Такой, как ты, — ответил Рольф. — Или такой, как я. Или такой, как Хаген.
Его тоже тревожили меры безопасности, предпринятые русскими. Скорцени объяснял им, что Ленинград до сих пор не капитулировал лишь потому, что НКВД держит его жителей в железном кулаке, однако количество патрулировавших город полицейских превосходило ожидания командира группы. Пока что бумаги, выправленные спецами Шелленберга, у русских подозрений не вызывали, но каждая новая проверка увеличивала шанс нарваться на особо ретивого служаку, который захочет копнуть поглубже.
— По Невскому не пойдем, — решил Рольф. — Слишком рискованно.
Карты города у них с собой не было, но она и не требовалась. Каждый из коммандос потратил несколько часов на изучение топографии Ленинграда — с учетом новейших данных авиаразведки.
Через Литейный мост перешли на другой берег Невы, вышли на набережную к Летнему Саду, и пошли вдоль Фонтанки. Пересекли пустынный Невский, и все тою же Фонтанкой дошли до улицы Дзержинского (бывшая Гороховая).
— Здесь совсем нет животных, — сказал Бруно, когда они прошли уже полгорода. — Ни кошек, ни собак.
— Они их съели, — улыбнулся Рольф.
Он вообще часто улыбался, у него были превосходные зубы.
— Тогда должны были расплодиться крысы.
— А они и крыс съели. Крысы питательны.
— И птиц совсем нет. Одни воробьи.
— А ты попробуй, поймай воробья. В нем мяса меньше, чем в половине мизинца.
— Фюрер был прав, когда не стал штурмовать Ленинград, — сказал Бруно, подумав. — Этот город выжрет себя сам изнутри.
Ленинград был похож на огромный склеп. Выбитые окна старинных домов казались мертвыми глазницами. Народу на улицах было довольно много, но эти люди больше напоминали призраков — худые, с тонкими, как ветки, руками и ногами, они двигались по мостовым, словно серые тени. Только тени скользят над землей, а эти люди шли, тяжело передвигая ноги и наклоняя туловище вперед, как будто в лицо им дул сильный ветер. Иногда они останавливались и поднимали лицо к небу, греясь в лучах нежаркого солнца.
— Жуткий город, — заметил Бруно. — Они все здесь, как мертвецы. Видели их глаза? Совершенно неподвижные. И лица, как маски, с обтянутыми кожей носами. Никакой мимики.
— Мы попали на тот свет, — засмеялся Рольф.
Навстречу им шла женщина, державшая за руку малышку трех-четырех лет. Малышка смешно ковыляла на уродливо искривленных тоненьких ножках. Когда они поравнялись с коммандос, малышка вдруг закричала:
— Дядя солдат! Дядя солдат!
— Что тебе, девочка? — спросил Хаген, наклоняясь к ней.
— Поля! — сказала вдруг женщина молодым звонким голосом, и Рольф с изумлением понял, что это совсем юная девушка, вряд ли старше шестнадцати лет — вот только лицо и осанка у нее были старушечьи. — Поля, не приставай к дяде! Сколько раз я тебе говорила!
— Дядя солдат, — затараторила малышка, — ты, пожалуйста, убей там побольше немцев, чтобы война поскорее закончилась! А то у нас тут совсем уже нечего кушать, дядя солдат…
На малоподвижном лице Хагена не отразилось никаких эмоций.
— Хорошо, девочка, — сказал он, — я так и сделаю.
Он потрепал ребенка по русой головке и выпрямился. Женщина — теперь Рольф был уверен, что это не мать девочки, а ее старшая сестра — уже тащила Полю прочь.
