— Мне плохо, — признаюсь честно.
— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спрашивает она. — Уже лучше? Тебя врачи отпустили?
— Ты знаешь? — я до последнего думал, что она не знала о том, что я оказался в больнице.
— Когда тебя нашли, там, под мостом, и ты ненадолго пришел в сознание, в бреду ты продиктовал мой номер. Мне позвонили первой.
— Ты? — я ничего этого не помню. — Ты была у меня? В больнице?
Молча кивает.
— Я рассказала Дженабу.
— Дженабу?! — моей выдержки не хватает надолго. — Ты теперь так его называешь? Ты спишь с ним?
Понимаю, что только все порчу, но не могу контролировать себя. Это выше моих сил.
— Отпусти меня! — тут же отталкивает меня Лисенок.
— Зачем это все?! — резко дергаю ее и опять прижимаю к стене. — Ты же не расчетливая сука. Зачем тебе этот брак? Ты же не любишь его!
— А что такое «любовь»? Вы с Антоном оба говорили о какой-то своей, понятной только вам, любви. А что видела я?
Опускает голову и начинает дрожать.
— Моя жизнь потеряна. Твой отец — лучший вариант для меня. Он не говорит о любви. Но ведет себя так, что мне она больше и не нужна. Я не верю, Арман. Больше не верю.
Поднимает взгляд и я вижу первую слезу, скатывающуюся по левой щеке.
Беру ее за предплечья. Крепко сжимаю.
— Все всё знают, — продолжает она. — Все. Только Дженаб смог заткнуть рты всем.
Всхлипывает. Закрывает глаза. И дорожки слез бегут уже по обеим щекам.
— Ты хотел сломать меня? Так ты говорил Антону? У тебя получилось, Арман. Моя жизнь сломана. Я сломана. Твой отец защитил мою честь. Среди вас всех он самый честный.
— Ты не знаешь, — пытаюсь объяснить ей.
Но она мотает головой и закрывает уши.
— Не хочу. Больше не хочу. Ни слышать. Ни знать. Пусти, Арман.
— Лисенок, — обнимаю ее, прижимая голову к своему плечу, — я лишь хотел, чтобы ты была со мной. Хотел быть с тобой. И чтобы ты хотела этого. Но ты…
— Нет, Арман, пусти.
— Нет, — твердо произношу я.
Удерживаю ее, выбивающуюся из моих объятий.
— Ты моя, — шепчу ей на ухо.
Губами собираю слезы и опять касаюсь ее губ. Тону в ее поцелуе.
Забрать ее. Увезти. Спрятать. И никому не отдавать.
— Отпусти ее! — раздается эхом в длинном коридоре голос отца.
Отрываюсь от Лисенка и поворачиваюсь на крик.
Отец стоит в конце коридора, засунув руки в карманы. Потом силуэт дергается и уже быстрыми шагами идет к нам.
63. Арман
— Елизавета, иди к машине, — командует отец, подойдя к нам совсем близко и беря ее за руку.
Лисенок убирает мои руки и не смотрит мне в глаза.
Всхлипывает и убегает от нас, прикрыв рот рукой.
— Знаешь что, сын, — начинает отец, когда мы остаемся с ним одни в полутемном коридоре, — жизнь здесь окончательно испортила тебя. Я думал, ты не посмеешь прикоснуться к жене отца.
— Она не станет твоей женой! — прикосновение к ней как будто дало мне новые силы.
— Замолчи! Не перебивай отца!
Он отступает на шаг, потирает лоб и говорит, четко произнося каждое слово. Не глядя мне в глаза:
— Я позвоню секретарю, чтобы он заказал тебе билеты. На ближайшее время. Как только врачи дадут добро, ты вылетаешь в Оман. К Шейназ. Я сам с врачами переговорю. Это первое.
Поднимает на меня взгляд.
— Машину твою я забираю. Поездишь с водителем. Или на метро. Я подарил — я и заберу. Это второе. И последнее — я принял решение.
Выдерживает паузу. В течение которой мы не отводим взгляда друг от друга.
— До нашего отъезда Елизавета займет место генерального в компании, — наконец, произносит отец.
Вот этому я удивляюсь больше всего. Он, по-видимому, легко читает мое удивление на лице.
— Да, — улыбается уголком губ, — ни ты, ни Антон не достойны этой должности. Из Омана ты уже не вернешься. Там останешься. В местном офисе. Здесь ты перестал быть человеком. Мне стыдно за сына.
Морщится.
— Пусть Елизавета почувствует себя главным в компании. А вы с Антоном побудете у нее в подчинении. Хотя бы ненадолго.
Смотрит на меня исподлобья:
— Но предупреждаю, Арман. Один твой опрометчивый поступок — и я откажусь от тебя. Лишу наследства. Пойдешь чистить канализации в Омане. Я лишу тебя всех титулов. Опущу на дно. Тебе не даст даже попрошайка с улицы. И на дорогие машины ты будешь смотреть из колодца канализации. Обещаю. Я сделаю это. Если только мне станет известно. Обещаю.
— Отец, ты серьезно? — и это, скорее, относится не к его обещанию, потому что в его исполнении я почему-то даже не сомневаюсь. — Ты женишься на Лизе?
— Для тебя она теперь — Елизавета. Впрочем. После нашей свадьбы вы больше не увидитесь. А на работе ты будешь называть ее по имени отчеству. Понял?
Молчу в ответ.
— Да, — продолжает он, — я женюсь на ней. Почему нет? Ты разве не наигрался?
Усмехается и это становится последней каплей. Я делаю шаг к нему и хватаю его за лацканы пиджака. Вцепляюсь в него.
Отец не пытается вырваться. Лишь усмехается.
— Ты спишь с ней?! — наконец, задаю вопрос, который волнует меня больше всего.
Отгоняю от себя мысли, что, если он скажет «да», то это будет все. Все. Конец. И для моих отношений с отцом. И для отношений с Лисенком. Она уже не будет моей. Только моей.
Внимательно смотрю на отца. В ожидании ответа. Какой бы он ни был, он мне нужен.
— Это не твое дело, — цедит он сквозь зубы.
И я в отчаянии ослабляя схватку. Я ведь не смогу заставить его сказать правду, если он сам этого не захочет.
— Не твое дело, — повторяет он, убирая мои руки и поправляя пиджак. — Но я скажу тебе.
Замираю.
— Ты, живя здесь, забыл законы своей страны. Я напомню их тебе. Я не сплю со своими будущими женами до оглашения в мечети.
Я не могу скрыть своей радости и громко выдыхаю. Как будто с сердца сняли оковы. В груди стало свободнее. У нее никого не было.
— Ничего, — возвращает меня в реальность отец, — скоро ты вернешься на Родину и вспомнишь традиции предков.
Смотрит на часы.
— Так, иди, тебя отвезут домой. Праздник ты мне уже испортил. Так что, я тоже с Елизаветой домой.
Разворачивается, чтобы уйти, но потом останавливается. Говорит, не оборачиваясь ко мне:
