Мир для нас вокруг перестаёт существовать на эту ночь. Есть только мы вдвоем, одни во всей Вселенной.
Есть только Аня. Такая пылкая, чувственная, искренняя…
Моя.
Глава 22. Осознание
Никогда бы не подумала, что может быть… так. Невероятно. Невозможно. Классно. Чтобы до мурашек, до чертовых искр перед глазами. Чтобы человек заполнил твою вселенную собой и стал её центром.
Я и раньше влюблялась, но даже не думала, что можно полностью раствориться в мужчине. Мне казалось, в жизни таких сильных эмоций не бывает, только в приторных любовных романах.
Но появился Дмитрий Кондратьев. За недолгое время он умудрился порушить крепость моего недоверия и прочно обосновался в мыслях.
Вот и сейчас. Он спит, раскинувшись по дивану, а я стараюсь не шуметь, пока завариваю кофе. Был порыв заодно нажарить блинчиков для Димы, но я быстренько отбросила дурацкую затею. Нечего так сразу кашеварить. Мужчины понимают: если женщина для них готовит, значит, она окончательно растаяла.
Завтрак означает не просто заботу. Нет. Он прям-таки кричит: крепость пала на милость победителю!
Нетушки, обойдется.
Поэтому я пью крепкий кофе за барной стойкой и думаю о том, какой удивительной была вчерашняя ночь. Во всех смыслах этого слова. Для начала, Дима спас меня от какого-то чокнутого гонщика. Вытолкнул из-под колес. Совсем как в фильмах…
«А чокнутого ли?» – просыпается во мне червячок сомнения.
Вряд ли некто решил проехаться по тротуару без номеров и с выключенными фарами. Получается, наезд был спланирован? И что тогда: мне больше нельзя высовываться из дома? Отныне придется жить в заточении, боясь за свою жизнь, и постоянно озираться по сторонам?
Так себе перспектива.
Я дергаю плечом, с которого сползает майка, и делаю новый глоток.
Ладно, с маньяками-убийцами разберемся чуть позже. Полиция не сидит на месте, это подтвердил и Слава, который проводит собственное расследование. За последний день мы связывались с ним несколько раз, даже сегодня с утра он умудрился мне позвонить. Но я так сладко дрыхла в объятиях Димы, что пропустила звонок.
Всё наладится. Уверена.
Важнее другое.
То, что распускается в животе пышными бутонами. То, что заставляет глупо улыбаться, жмурясь от счастья.
Дима, повертевшись, открывает глаза и очень протяжно зевает.
– Доброе утро, соня, – салютую ему кружкой.
– Доброе утро, коварная соблазнительница, – фыркает он, поднявшись и обернувшись в одеяло как в полотенце. – Пойду мыться.
– Чего замотался? Будто я у тебя там чего-то не видела.
– И правда!
С этими словами он скидывает одеяло и сладко потягивается. Ох. Абсолютно обнаженный. Спортивный, подтянутый мужчина, при виде которого у меня начинает течь голодная слюна. Мы смотрим друг другу в глаза, и я плавлюсь от воспламеняющей темноты, что затаилась во взгляде Кондратьева.
Какой же он соблазнительный, мамочки!
Может быть, мы успеем помыться попозже?..
Вместе?..
Отгоняю назойливые мысли, в которых срываю с себя пижаму и несусь к Кондратьеву. Нет уж, нам ещё поговорить надо, а уже потом можно изображать двух кроликов в брачный период.
В общем, когда Димы возвращается с помывки, я пододвигаю к нему кофе и несколько криво слепленных бутербродов (напоминаю, нельзя показывать мужчине, что ты готова ради него кашеварить). Он особо не привередничает, а жадно вгрызается в трехдневный хлеб.
– Как же вкусно! Когда мы на квест ходили? Позавчера? Получается, я уже три дня ничего не ел?
Меня начинает мучить совесть. Человек из больницы сбежал, только бы убедиться, что со мной всё в порядке, а я ему завтрак не смогла приготовить.
– Будешь блины? Или омлет?
– Не, – отмахивается, проглатывая бутерброд, не жуя. – Потом. Давай-ка сначала обсудим всё. Начинай.
Я рассказываю, стараясь ничего не упустить. И про полицейских, и про капельницу со снотворным, и про активиста-Славу, который развернул бурную деятельность по поимке злодея. Про Вову тоже вспоминаю, как и про наш нелепый разговор. Дима даже соглашается прослушать диктофонную запись.
Ну а потом говорит он сам, и мои глаза ползут на лоб, когда я слушаю, как Кондратьев подслушал разговор и как рванул из больницы.
Мы будто попали в российский сериал про бандитов, где на героев охотятся целые преступные группировки. Мамочки!
– Что делать-то будем? – Я вжимаюсь ему в грудь и так крепко обнимаю, словно боюсь, что он испарится.
– Не представляю. Чертовщина какая-то происходит. Не могу понять, кто на нас ополчился. Ладно бы только на меня, тогда бы я продолжил копать под Суханова. Но с чего ему давить свою бывшую невесту?
– Так не доставайся же ты никому*, – цитирую я строчку из знаменитой пьесы. – Я от него ушла, и он психанул.
– Как вариант, но сомнительно. Он даже по телефону с тобой нормально разговаривал, объяснялся по-человечески. Хотя мог бы нахамить или трубку не взять. Хотя кто его знает, рано судить, – устало выдыхает. – Хорошо, допустим, всё подстроил Суханов. Тогда откуда взялась женщина, которая приходила в больницу? Уверен, я слышал её голос и требование влить в меня какую-то гадость.
– Дим, ты точно никаких клиенток не обижал? – сдавленно хихикаю.
– Если вспомнить всех клиенток, которых я когда-либо обидел, то нам не хватит дня. Но вряд ли неудачная фотосессия оскорбила кого-то настолько, что дамочка решила переодеться в медведя или задавить некую Васнецову.
– А голос не показался тебе знакомым?
Он пытается вспомнить. Морщит лоб и закусывает губу, а затем неуверенно произносит:
– Не-а. Бред какой-то. Пожалуй, съезжу к Славику, – добавляет, нехотя выпуская меня из кольца своих рук. – Пусть распутывает этот змеиный клубок.
Мне не нравится его энтузиазм. У самого живот зашит и ссадины по всему телу, а уже собрался куда-то ехать.
– Может, тебе нужно в больницу? Ты еще слишком слаб.
Кондратьев взирает на меня с таким ехидством, будто я сказанула какую-то глупость.
– Васнецова, мы с тобой всю ночь скакали как бешеные кони. Ты всё ещё считаешь меня ослабшим и дряхлым?
– Нет, – бурчу, стремительно краснея.
Конечно, как кони мы не скакали, но ночь была… длинной и насыщенной.
– Вот и не сомневайся во мне. Меня ещё на один раунд хватит, – гаденько подмигивает.
Я только фыркаю, но особо не сопротивляюсь.
Впрочем, игрища было решено оставить до вечера. Любовь любовью, а жизнь дороже.
