– Мне двадцать девять, родители умерли. Кончил колледж,
достаточно сообразителен, готов делать все, что угодно. Нужны деньги. Если
возьмете меня, попытаюсь быть преданным.
– Все? – спросила она.
– Все.
– Так как же все-таки тебя зовут? Я улыбнулся.
– Что, Лэм – это не настоящее?
– Я выложил вам правду. Если хотите, могу трепаться дальше.
Мне это удается.
– Думаю, что да! Скажи, что ты вообще изучал в колледже?
– Какая разница?
– Не знаю, – сказала она, – но я поняла, что ты врешь, по
тому, как ты отвечал на вопросы относительно колледжа. Ты, наверное, никогда не
был студентом, а?
– Был.
– Но не кончил?
– Нет, кончил.
– И не отчислили?
– Нет, этого не было. Вытянув губы, она спросила:
– Об анатомии человека что-нибудь знаешь?
– Не особенно.
– Что изучал?
– Хотите, чтобы я импровизировал?
– Да нет. А впрочем, можешь. Мне нужен человек, который
умеет убедительно врать или говорить убежденно. Мне не понравилось, как ты врал
вначале. Неубедительно!
– Я сейчас говорю правду, – подчеркнул я.
– Больше не надо. Поври немножко.
– О чем?
– О чем хочешь, только поубедительней и позаковыристей. Так
что же ты изучал в колледже?
– Половую жизнь микробов. Пока ученые рассматривают
размножение микробов только с точки зрения лабораторного анализа. Но никто не
рассматривал этот вопрос с точки зрения самого микроба. Однако, когда я об этом
рассказываю, вы наверняка склонны смотреть на это с точки зрения вашего
собственного…
– Нет у меня…
– Взгляда на жизнь, – продолжал я, не обращая внимания на
то, что она перебила меня. – Так вот, при стабильной температуре, достаточном и
калорийном питании микробы возбуждаются, и вообще…
Она подняла руку, как будто хотела, чтобы я замолчал.
– Хватит этой дурацкой болтовни, – заявила она. –
Заковыристо, но не годится, потому что никому до этого дела нет. Скажи мне по
правде: знаешь ты хоть что-нибудь о микробах?
– Нет.
Глаза ее блеснули.
– А как тебе удавалось, чтобы тебя не шпыняли в колледже?
– Я предпочел бы об этом не говорить, если хотите по правде.
– Как раз это и хочу знать.
– Надеялся на свою голову. Да, меня называли пройдохой, даже
подлюгой. Но надо же было защищать себя! Если слаб физически, надо брать
другим. Я соображал – и у меня всегда получалось. Когда кто-то пытается меня
задеть, я думаю о том, как заставить его прекратить. В конце концов он начинает
жалеть об этом. Если нужно, могу ударить, как говорится, ниже пояса. Это даже
доставляет мне некоторое удовольствие. Будешь шкетом, будешь и пройдохой. Так
вот, если вам не надоело забавляться на мой счет, я пойду. Не люблю, когда надо
мной насмехаются. Когда-нибудь поймете, что это дорого стоит… Я что-нибудь
придумаю, чтобы с вами расквитаться…
Она вздохнула. Однако это не был вынужденный вздох уставшей
толстой бабы. Скорее, это был вздох облегчения. Она подняла трубку и сказала
секретарше:
– Элси, я беру Дональда Лэма. Выгони остальных шалопаев и
повесь объявление, что место занято. За день достаточно было этих бродяг.
Толстуха бросила трубку, выдвинула ящик стола, вытащила
какие-то бумаги и начала читать. Я слышал, как в приемной заскрипели стулья и
послышались шаги уходящих. Я был ошарашен и не мог выдавить из себя ни
словечка.
– Деньги у тебя есть? – спросила она вдруг.
– Да, – сказал я и добавил: – Немножко.
– Сколько?
– Достаточно на некоторое время.
Она взглянула на меня поверх бифокальных очков и сказала:
– Опять лжешь, как мальчишка. Это еще хуже, чем твой рассказ
о микробах. Сорочка у тебя плохая. Можешь купить за восемьдесят пять центов.
Галстук выкинь. Купишь хороший, центов за тридцать пять. Почисти обувь,
постригись. А носки-то, наверное, дырявые? Ты голоден?
– Нет, я в порядке.
– Не выдумывай, посмотри на себя в зеркало. Вид у тебя рыбий
– впалые щеки, под глазами круги. Наверное, не ел целую неделю? Пойди поешь
хорошенько. Будем считать, что это стоит центов двадцать. Надо бы и костюм
поменять, но не сегодня: ты уже нанят, и я не хочу, чтобы ты думал, что можешь
шляться по магазинам во время работы. Костюм купишь после. Я дам тебе аванс. И
смотри не пытайся меня надуть. Вот тебе двадцать долларов.
Я взял деньги.
– Ладно, вернешься к одиннадцати. Давай топай. Когда я
открывал дверь, она сказала громко:
– Послушай, Дональд, не трать двадцатку: на жратву двадцати
центов вполне достаточно.
Глава 2
Когда я снова оказался в приемной, секретарша все еще
барабанила на машинке.
– Приветик, – сказал я. Она кивнула.
– Скажи, хозяйка миссис или мисс?
– Миссис.
– Она здесь?
– Нет.
– Как мне тебя называть, кроме как «Эй»?
– Мисс Бранд.
– Рад познакомиться, мисс Бранд, – сказал я. А я Дональд
Лэм. Миссис Кул наняла меня. – Она продолжала стучать. – Я буду здесь работать,
– продолжал я, – и мы будем часто видеться. Видимо, я тебе не нравлюсь, и ты
мне тоже. Если хочешь, можем так все и оставить.
Она перестала печатать, чтобы перевернуть страничку
стенографического отчета, а заодно посмотреть на меня.
– Ладно, пусть будет так. – И снова забарабанила. Я сел.
– Что, мне ждать здесь? – спросил я через несколько минут.
Она покачала головой.
– Миссис Кул велела мне вернуться к десяти часам, – соврал
я.
– Ну ты же пришел. – Мисс Бранд продолжала стучать.
Я вытащил из кармана пачку сигарет. Целую неделю я не курил
не потому, что хотел бросить, а потому, что так вышло.
В эту минуту открылась входная дверь, и ввалилась миссис
Кул. Сзади нее шла довольно изящная шатенка.
Посмотрел я на своего нового шефа и решил, что она весит не
сто, а все сто десять килограммов. Очевидно, она не любила тесную одежду,
потому что болталась, как желе на тарелке, внутри огромной хламиды. Однако она
не задыхалась и не переваливалась как утка, а шла плавной походкой, словно плыла.
