Отступив на шаг, я тихо рассмеялся.
- Перчатки, говоришь? И меня на месте не оказалось? Интересное кино. Ну, с другой стороны… - Я задумчиво постучал по подбородку. - Того, что наш разговор сейчас был записан, должно хватить. Конечно, если его приплюсовать к отпечаткам, снимкам, анализам…
Я едва успел договорить, как Рената бросилась на меня и попыталась расцарапать лицо. Скрюченные пальцы мелькнули в сантиметре от правого глаза, а сама медузушка своими щупальцами пыталась добраться до моих карманов.
Оттолкнув бывшую жену, я выставил перед собой руку и процедил:
- Подойдешь - я за себя не ручаюсь. Появишься в офисе - натравлю полицию. А пока сиди на пятой точке ровно и жди, когда тебе придет повестка.
Развернувшись, я пошел к выходу из ее квартиры. Она что-то кричала мне вслед, но это было даже хорошо. Лишние доказательства того, что Рената из кожи вон вылезет, но мне поднагадить, были только на пользу делу.
Устроившись в машине и на всякий случай отъехав от дома Горгоны, я позвонил Эле. Советов от тетушки мне не требовалось, я примерно понимал, что она скажет. Но вот поделиться с кем-то хотелось так, что мне казалось, будто меня разорвет на части, если продолжу носить все в себе.
- Понятно, - кивнула она, выслушав мой долгий, минут на двадцать, рассказ, перемежаемый весьма бурными восклицаниями, яркими эпитетами и ругательными междометиями. - Я об этой девочке была лучшего мнения.
Тетя нахохлилась - видимо, испытывала обиду за племянника.
- Думала, что она не такая трусиха, - фыркнула Эля.
Я тяжело вздохнул. Может, дело было и не только в отсутствии смелости у Цветочка? Может, она была права? Я и впрямь вел себя так, что ей не было ясно, чего именно - точнее, кого - я хочу.
К кому испытываю чувства, каких не ощущал ни к кому другому.
- Может, мне нужно было сказать ей… что я ее люблю? - задумчиво почесав в затылке, задал я вопрос приунывшей тете.
Она тут же воспрянула, даже бокал Гинесса едва из рук не выронила.
- А ты что, еще об этом не сказал? - потребовала она ответа.
Я помотал головой.
- Как-то повода не было.
- Тогда поезжай к ней и скажи! - наставительно выставила на меня темный пенный напиток Эля.
И тут я испытал чувство непередаваемой легкости. Ведь все так просто - поеду, признаюсь в чувствах. Покажу анализы, снимки, дам послушать запись. А потом пусть она уже сделает тест, как того хочет. Но каким бы ни был его результат (хоть я и не сомневался во лжи Малиновского, действительно считал, что днк не так важен), мы будем вместе. Втроем. Ну, точнее, вчетвером, учитывая Петеньку.
- Тетя Эля, я тебя люблю! - проговорил с жаром и прежде чем отключиться, услышал:
- Перестань репетировать! Поезжай скорее.
Правда через полчаса, стоя на пороге квартиры Алины с букетом, я понял, что никому мои признания и любовь не нужны. Потому что Цветкова снова сделала то, что получалось у нее особенно хорошо.
Сбежала.
Солнце уже катилось за горизонт, когда я устало опустилась на старый пенек во дворе.
Тетя Люда, как и ожидалось, гостям была очень рада. И даже безо всяких кавычек. Потому как причин для недовольства у нее попросту не могло возникнуть. Что могло быть лучше для старой деспотичной женщины, чем возможность гонять по всяким разным поручениям сразу двух несчастных рабов? И это не считая Маши, которую она всеми силами пыталась приучить к ручному труду, что, объективно говоря, дочери было только на пользу.
Нас же с мамой тетя Люда не жалела. Я сильно подозревала, что все, что она заставляла нас делать, требовало не такой уж и срочности, как нам об этом заявлялось, но не возражала по одной-единственной причине: это помогало занять чем-то голову, помимо бесконечных мыслей о боссе и своем очередном бегстве. Точнее, о правильности этого самого поступка.
Я хотела всего лишь проветрить собственное сознание, уехав куда-то, где со всех сторон на меня не давили бы разные люди, каждый - со своей собственной правдой. Не хотела обжечься, шагнув прямиком в костер по имени «Константин Лавров», в котором рисковала сгореть без остатка. Но здесь, вдали от него, все оказалось гораздо, гораздо хуже.
Потому что я быстро осознала одну простую вещь. Можно было сбежать из города, сбежать от человека, но невозможно оказалось сбежать от себя самой. От своих мыслей и… чувств.
Таская для тети Люды воду из колодца или дрова для печи, делая любую другую работу, я ощущала все ту же тяжесть - не физическую, а душевную. Тяжесть от собственного эмоционального решения…
И сейчас, когда Кости не было рядом, все, что испытывала к нему, словно усилилось во много раз, давая ясно понять: это не прошло за много лет, и, вероятно, не пройдет уже никогда. И я, возможно, поступила до крайности глупо, оставив его одного и не дав ему шанса себя оправдать. И вот теперь, глядя на алеющий закат, я представляла себе во всех красках, как за ним уже увязалась целая толпа баб, куда более сговорчивых, чем я, и готовых абсолютно на все ради такого мужчины.
Я вдруг осознала всю трусость своего поступка. И поняла кое-что еще: возможно, дело было не столько в том, что я ему не верила, сколько в самом страхе из-за того, что хотела верить…
Я так долго о нем мечтала, что теперь, когда он стал таким близким, таким… реальным, кажется, попросту испугалась. Того, что не сумею его удержать. Того, что всю жизнь буду бояться, что его уведет кто-то еще…
Так же, как когда-то увели из семьи моего отца.
- Жалеешь? - раздался рядом мамин голос.
Я задрала голову, чтобы взглянуть на нее. Удивительно… она, всегда такая строгая со мной, сейчас смотрела как-то по-новому… и даже тон ее был непривычно мягким.
- О том, что мы сюда приехали? Нет, - пожала я безразлично плечами.
Небо понемногу теряло последние краски, окрашиваясь в светло-фиолетовые, постепенно сгущающиеся, тона. Из дома знакомо потянуло дымком - баба Люда затапливала печку…
- А вот я - да, - проворчала мама, опускаясь на соседний пенек. - Терпеть ее иногда не могу, но… она все равно моя сестра. Понимаешь, о чем я?
Нет, я, увы, ни черта не понимала.
- Близкие люди иногда бывают невыносимы, - пояснила она. - Они обижают нас - вольно или невольно, совершают ошибки… как и мы сами, впрочем. Но они не перестают от этого быть нам дороги…
Я пыталась осмыслить то, что она говорила, но подмерзающие ноги изрядно портили эффект от материнской мудрости.
- Я имела в виду, жалеешь ли ты о том, что уехала?
Она внимательно посмотрела на меня, потом с явным осуждением добавила:
- Или лучше сказать - сбежала?
