— Что делать дальше? — спросил Аттис, глядя в потолок. — Я остался один.
— Немного жестоко говорить про одиночество в тот момент, когда за вами ухаживают два родственника сразу, — Я наклонилась, убрала пряди за уши и аккуратно поцеловала его в нежный лоб. — Мы не дадим вас в обиду, обещаю. Вместе придумаем, как избавиться от этого неумелого террора со стороны клана Бринны.
— Звучит… грустно. Но обнадеживающе.
На завтраке оба дракона были мрачнее тучи. Один мучился похмельем, другой — от новых подробностей разговора с Гаверией.
А затем пришла Лира. Просто залезла в раскрытое окно и, найдя Аттиса взглядом, с ходу заявила:
— Нагулялся? Пора домой, гад чешуйчатый.
— Это недопустимое обращение к императору, — было возмутился Фиралис, истово уважающий священный род Даветрионов.
— Иди в пень, пернатый, мне не до сюсюканья. У меня есть две новости — одна хорошая и одна плохая. Какая из них какая решите сами.
— Ли, ты чего? — осторожно поинтересовалась я, не понимая, почему маленькая наложница такая взвинченная.
— С чего бы начать… Багрот объявил нам войну. Во дворец только что пришел гонец от их короля.
— А хорошая? — убито спросил Аттис, явно уже прочитавший все в мыслях разгневанной лисы.
— Матушка-драконица носит под сердцем будущего правителя. Возрадуйтесь, только не слишком громко. Все равно за вас это уже сделал каждый кролик в Нан-Шэ!
— Так порошки все же подействовали? — неуместно громко ляпнул Шиан. Его слова повисли в глухой тишине.
36. Глава про веревки и краску
— У них ведь есть технологии, не освоенные Шаа. А из-за стремительного убывания женского населения им нечего терять!
— Дорогая?
— Да-да, сейчас… Просто понять не могу, о чем Шиасад думает? Мы все висим над бездной на тоненькой ниточке, а он решил устроить войну прямо во время природного кризиса. Безумие.
— Кхм!
— А еще эти разговоры про ребенка Бринны — мол, он вовсе не от императора. Хотя подобное бы сразу вскрылось драконами. Бедный Аттис. Его теперь из дворца выпускают только с гвардией!
— Можно я продолжу? — Луис в очередной раз откашлялся. Стоять на одном колене ему было тяжело, учитывая, что последние дни он оставался связующим звеном между моей семьей и дворцом, кипящем от обилия новостей.
— Прости-прости!
— Я получил должность магистра. Наконец-то! Твоя подруга из пещерных, кхм, из кроманьонцев стала отличным доказательством нескольких моих теорий. Теперь ничто не мешает нам заключить брак, — Он гордо улыбнулся. — Ты рада?
— Но ведь тогда тебе придется переехать из этой роскоши в мой скромный особняк, — фальшиво ужаснулась я и развела руками, как бы призывая насладиться открывающимся видом.
Холостяцкая квартира ученого находилась в квартале одиночек, и ее нельзя было назвать сверхкомфортной. Стол, пара стульев, узкая кровать, на которой спали реже, чем того требовали приличия, и огромный шкаф, до потолка забитый книгами. Попав сюда впервые, я испытала ностальгию. Как в университетской общаге, только голодных и озабоченных парней в разы больше.
— Я готов пойти на такие жертвы, — смиренно признался Луис.
— Там будут дети, мечтающие пожевать твой хвост. Или — что хуже — залить чернилами твои записи!
— Ты меня сейчас отговорить пытаешься? Поздновато спохватилась. Я еще в плену у многоногов все для себя решил. Так ты станешь моей супругой или как?
— Ну… даже не знаю. А что полезного ты привнесешь в наш быт? Стирать умеешь?
— Укушу.
— Фи, какие мы грозные, — Я надула губы, наслаждаясь знакомым блеском в узких зрачках любимых глаз. Луису нравилось, когда его дразнят.
— Я люблю тебя, невыносимая моя, — промурлыкал ученый, опуская подбородок мне на колени и хитро поглядывая снизу вверх. — Примешь мою метку, которую бы следовало поставить при свидетелях, не будь твой поехавший дракон таким патологическим ревнивцем?
— Приму с благодарностью и всевозможным почтением.
А вот Каина можно было понять. Только недавно от его брата отбились, а тут уже новое пополнение.
— Прошу. Кусай, — Стол подо мной слегка скрипнул, когда я отстранилась и протянула ему босую ступню.
Было в этом жесте нечто глубоко сакральное. То, как он касался меня; то, как смотрел и скользил губами по голени. Даже место, выбранное мной, говорило о нашей связи гораздо больше, чем могли представить чужаки.
Зубы, погруженные в кожу. Короткая вспышка боли, сменившаяся волной возбуждения.…
И все закончилось.
От большого пальца ноги и до лодыжки шел карминовый рисунок. Четкие линии и острые углы.
Я чувствовала себя разгоряченной, Луис дрожал, прижимаясь лбом к моему колену. Ритуал планировался таким образом, чтобы иметь в запасе несколько свободных часов, принадлежащих лишь нам.
— Это было, — хрипло отозвался лис, — непередаваемо. Не думал… не представлял, что будут настолько сильные ощущения.
— Интересно, что ты скажешь, когда увидишь мой подарок.
В руках у меня появился рукодельный ошейник, больше похожий на чокер, чем на средство дрессировки. Внутри было вышито два иероглифа: «Принадлежит» и адаптация моего собственного имени.
— Никто в абканате не будет знать, а ты все-таки мой и только мой, — прошептала, наклоняясь, чтобы застегнуть украшение на длинной шее пятого супруга.
— Почему не предупредила? Я ничего не подготовил…
— И не надо. Обойдусь без сотой побрякушки или платья!
— Хм, кстати, обычно связь укрепляют спариванием. Так говорят, — ненароком обронил лис. Ну, кто бы сомневался. Наш ученый магистр никогда не отрицал сладострастности собственной натуры…
Я бы могла замучить его одним только приказом отжаться пятьдесят раз, но в этот день хотелось чего-то особенного. Чего-то, что позволит не думать о плохом.
37
— Это немного не то… на что я рассчитывал, — голос Луиса дрожал, как задетая пальцем струна. — Ты… ах… щекотно!
Шелковые веревки и баночка алых чернил пришлись к месту.
Держать в руке перо было привычно и даже приятно. Нагое, связанное и очень белое тело красиво выделялось на фоне полов из темных пород дерева, а еще забавно вздрагивало каждый раз, когда я макала отточенный острый кончик в краску и возвращалась к нему.
У Луиса не было бугров мышц, столь ценимых в зверином обществе, что не мешало ему быть привлекательным. Длинные ноги, обтянутые тугими мышцами, впалый живот. Розовые соски потемнели на свежем воздухе.
— Что ты там пишешь? — зажмурился ученый.
