— Не надо, — пытается она улыбнуться. — Я просто его разозлила. Он отойдёт, и все будет хорошо…
— На сколько? — усмехается Женя, прислонившись к стене и смотря на нас сверху вниз как на маленьких несмышлёных девочек. Она расстегнула манто. Жарко было уже и мне. А как девушке?
— Он любит меня, это самое главное, — шепчет она и поднимается.
Дверь резко открывается, и на пороге возникает это существо в трениках и растянутой майке.
— Заходи, если поняла, где виновата.
— Поняла, — говорит она тихо и заходит внутрь, сгорбив спину. А мужик резко перед моим носом хлопает дверью.
Меня пронизывает мороз, потому что я знаю, что чувствует эта девушка. Она зависима и теперь обречена на страдания вперемешку с короткими моментами счастья.
— Никого не напоминает, — смеется Женя, заходя в нашу квартиру. А я не обращаю внимание на ее подколы.
— Может ей помочь…
— Себе помоги, пока не стала такой же. Когда твой магнат приезжает?
— Завтра… — отправляюсь к плите, чтобы заварить горячего шоколада. То, что нужно после катания на катке в Ледовом дворце, где Женя подцепила себе хоккеиста. — Обещал завтра позвонить.
— И ты уже как собачонка ждешь? — говорит из своей комнаты Женя, и я сжимаю зубы. Сколько можно издеваться. Даже если за эти пару месяцев о Борисе забывала я. Напоминала Женя, говоря, что мое ожидание не доведет меня до добра. Только вот она не знала, что жду я встречи не только с Борисом.
Ещё я надеюсь, что Иван останется в Москве и не будет нарушать мой покой. Если от Бориса я уже примерно знаю, чего ждать. То Иван совершенно туманен. Кто он, что он, почему я вообще стала о нём думать.
Перед лицом Женя щёлкает пальцами, привлекая внимание, и я снимаю кастрюльку с плиты.
— Опять мечтаешь?
— Тебе напомнить про Шолохова…
— Не надо. Только вот одна разница. Этого тирана я забыла уже на следующие сутки, а сколько ты убиваешься по Борису? Иногда мне хочется, чтобы его убили…
— Не говори так! Я и так боялась после смерти мэра, что они подумают на него.
— Они и подумали, только не нашли улик…
И хорошо, что не нашли. Борис был со мной, когда все случилось. А вот Иван… Он как меч, выполняющий всю грязную работу. Раньше я не думала о нём, теперь все чаще. Но в голове не возникло ни одной сексуальной ассоциации, связанной с ним. Скорее что — то приятное. То, как он спас меня в ночное происшествие. Вез в больницу. Как давал указания по побегу из высотки. Как я спала на его коленях. Как он показывал мне Виктора.
Кот прыгает на стол рядом со мной, и Женя сразу ретируется. Они так и не поладили.
— Почему с Иваном связано столько хороших воспоминаний? А с Борисом, если хорошее и было, то связано только с сексом? — спрашиваю я Виктора, и он смотрит так внимательно, давая мне понять, что ответ кроется только во мне. Я люблю Бориса, но он убивает меня… А Иван само зло, но всегда только спасал…
Я запуталась, а Борис приезжает уже завтра. Сегодня может позвонить. В любой момент, чтобы готовилась ко встрече. Скучала ли я? Безумно. Хочу ли я его? До боли. Но нужно ли мне это. Может быть двух лет было недостаточно? Может быть с Толей бы все получилось, и я бы освободилось от зависимости по имени Распутин.
Ложась спать, из головы не выходят мысли о мужчинах, что меня окружали. Толя обиделся и не подходил больше.
Шолохов ведёт себя предупредительно и строго, хотя иногда я ловлю на себе его взгляды. Иван как черт из табакерки. А Борис, как зараза во мне, разрушает изнутри. Разве должна быть такая любовь. Играя в театре, читая классиков, я все чаще убеждаюсь, что такая любовь разрушительна. Он сам говорил, что я ему мешаю. Тогда зачем нам эти мучения. Зачем нам эти отношения, не приносящие даже улыбки…
Почти засыпаю, захлебываясь слезами, как вдруг слышу звонок. Беру телефон. Вижу имя, что заставляет сердце делать кульбит, и усилием воли говорю в трубку.
— Борис, я думаю, нам больше не стоит видеться.
Глава 18
Трубку я кладу сразу, только вот на душе при этом поднимается буря.
Я вскакиваю с кровати, мечусь по комнате, все время думаю, что сейчас дверь в мою спальню с треском откроется, и влетит ОМОН.
А следом Борис. Меня разденут и будут бить палками прямо здесь. За неподчинение Борису. Фантазия настолько разгулялась, что через минуту я представляла, как Борис рубит мне голову мечом. На центральной площади.
Но даже спустя две минуты, три, десять в комнате стояла тишина. Свет ночного Новосибирска все так же заливал комнату, где я все так же стою одна. Дверь закрыта, а телефон молчит.
Борис не перезвонил. Обиделся? Или решил, что я не стою его внимания?
Может быть его удовлетворил мой ответ? И я теперь свободна?
Сажусь на кровать, улыбаюсь, фантазируя, как будет хорошо не думать о нем. А он перестанет думать обо мне. Перестанет же?
Но что, если он перекроет мне кислород? Запретит играть в театре?
Значит так тому и быть…
Нет, как это, ведь у меня новый спектакль…
В голове полный бардак и как с ним справиться, я не знаю. Страх от собственного поступка поглощает стремительно, и я уже не знаю, как жить без театра… Даже Шолохов, будь он не ладен, стал привычной и постоянной величиной моей жизни. И Женя. И родители. Они все могут пострадать, если я не решу все дела с Борисом раз и навсегда.
Но как это сделать?
Дрожащими пальцами набираю номер Бориса и усугубляю собственное положение.
— Если ты захочешь навредить мне или моим близким… Я… — набираю в легкие воздуха и тут же выпускаю. Страшно и я не знаю, что сказать. А еще хочу знать, в чем Борис сейчас одет…
— Ты? — напоминает он о моей угрозе. При этом, кажется, что я слышу в голосе легкую насмешку.
— Я покончу с собой… — Боже, какой идиотизм.
— Как? — задает он такой же лаконичный вопрос, и я теряюсь.
— Что за вопрос? Какая разница?
— Да я просто размышляю, открытый или закрытый гроб заказывать?
Он молчит, а меня переполняют обида и злость. На кого только — непонятно.
— Может быть лучше убьешь меня?! — подскакиваю, повышаю голос. — Все равно я навсегда останусь лишь твоей игрушкой! Ты никогда не считаешься с моими желаниями! Ты используешь меня! Решаешь за меня, как будто я твоя рабыня!
— Тогда твое желание покончить с собой непонятно, ведь хозяин должен все решать…
— Борис! — кричу в трубку и топаю ногой. — Я хочу, чтобы ты навсегда оставил меня в покое! Дай мне жить! Дай мне дышать свободно!
— Ты два месяца жила, как хотела. Чем же я тебе помешал?
