И пусть я не детектив, но пару наводящих вопросов, пока мы сидим на кухне и пьем чай, могу задать.
— А как так вышло… Что за выгодное дело?
— Ну понимаешь, — накатил отец и стал рассказывать.
Появился человек, который сказал, что можно через несколько карт, которые отец оформит на свое имя, отмыть крупную сумму денег. Отец получил бы долю, которую смог бы потратить на новый дом и машину.
— Я так хотел для нас финансовой безопасности. Так хотел, чтобы все проблемы разрешились. Хотел свозить вас отдохнуть, хоть раз в жизни.
Слушать отца и его стенания у меня настроения не было. А появление такого человека выглядело как минимум подозрительно.
— Где ты с ним познакомился?
— В спортивном баре. Мы выпивали, и он спросил, где я работаю, официально ли… И рассказал о схеме, на которой разбогател. Он не настаивал. Я сам захотел попробовать. Но все обернулось против меня. Деньги через карты прошли и на меня спустили судебных исполнителей. А вот они в праве забрать даже зубочистку, если таковая попадает под реестр.
И вот все вроде бы в рассказе гладко. Отец всегда был жаден до халявы. Только траты на лотерейные билеты порой превышали разумные приделы, а сколько раз его ловили на мелком воровстве на заводе Бориса, не счесть. И только теперь понятно, почему не увольняли.
— А как выглядел тот незнакомец?
— Да я уже и не помню. Он только мои данные записал и взял расписку. Вот с этой распиской меня и взяли.
И слушая отца, плач матери у меня в голове сидели всего два слова.
«Сама придешь».
Ночью я долго размышляла, что они могли значить, но судя по всему, придется пойти и выяснить, имеет ли он отношение к проблемам отца.
Прямо с утра, делая из себя настоящую конфетку, иду раз и навсегда выяснить отношения… Раз и навсегда. И сегодня я не растекусь лужицей, потому что он снова посягнул на святое, на благополучие и комфорт моих родителей.
— У себя? — спрашиваю я, и секретарь, словно зная, что я появлюсь сегодня, открывает мне двери в святая святых. В кабинет Распутина.
Но Борис рассматривает документы, и даже хлопок двери не заставляет его вздрогнуть. И я долго рассматриваю его темную голову, его широкий размах плеч, скрытый темным пиджаком. И чувствую, как горло стягивает страхом. Чувствую, как боль заполняет все мое существо, а глаза слезятся. Словно вот оно, мое солнце, и я смотрю прямо на него. И оно настолько горячее, что грозит меня сжечь.
И пока меня ломает, он так и сидит, не шелохнувшись. Что — то читает, расписывается, словно я пустое место. Словно все мои старания, платье куполом, черный капрон, гладкий шелк волос остаются незамеченными.
— Это ты устроил проблемы отцу? — стреляю вопросом, потому что молчать сил уже нет, и он даже не поднимает взгляд.
— Это было слишком легко.
— Зачем!? — кричу, иду ближе. — Зачем ты снова трогаешь мою семью? Другого способа вернуть меня не нашел? Не умеешь признавать поражение и опускаешься до банального шантажа? Что дальше, приставишь мне пистолет к виску и заставишь сосать?
Глава 20
— Иногда желаемое идет в наши руки разными способами, — продолжает он что — то писать, пока меня насквозь пронзают искры ярости. Желаемое. Желаемое!?
— Ты вогнал моего отца в долги, чтобы уложить меня в постель? — не верящим голосом прокричала я. Еще немного и у меня случится приступ эпилепсии. Он сведет меня в психическую лечебницу. Убийства, шантаж. Дальше что? Перелом конечностей!
— У всех свои методы, — говорит он настолько спокойно, что у меня кружится голова. Мне так сильно, до дрожи хочется вывести его на эмоции. Хоть на какие — то чертовы эмоции!
— Ты слышал когда — нибудь про цветы и извинения? — уже на грани истерики шептала я.
— Это неэффективно.
— Посмотри на меня! Оторвись от своей работы! Я не стану твоей подстилкой, я не хочу быть твоей любовницей! Это грязно! Пошло! Это постоянное унижение, от которого я превращаюсь в тряпку! Я не хочу быть твоей шлюхой! — твердо кричала я, пытаясь в который раз спасти свою гордость. Свою жизнь. И наконец я донесла свою мысль.
Он поднимается из — за своего огромного стола. Стремительно для такого крупного тела прошагал ко мне и навис скалой. Так быстро, что у меня перехватывает дыхание, как от сильного порыва ветра.
— А как насчет того, чтобы стать женой? — впивается он взглядом, а я стремительно краснею, вспоминая, в какой позе именно он стоял надо мной последний раз.
И собственное возбуждение от унижения, что я сносила с таким удовольствием, дают мне понять, что нет на свете ничего важнее меня самой. Я не готова быть собачонкой, я хочу быть личностью!
И весь запал смывает приливной волной равнодушия. Он никогда не сделает мне плохо, я могу уйти прямо сейчас. А проблемы родителей он разрешит сам. Потому что желание видеть меня своей женой более чем показательно. Он хочет меня. Он подыхает без меня, несмотря на всю свою стальную маску и бесчувственность. И разница удивительная, что я с трудом, но могу жить без него.
— Нет.
— Не понял, — наклоняет он голову, а я делаю шаг назад, словно отлипая от стены с медом.
— Я не хочу быть твоей женой.
С этим поворачиваюсь и ухожу, гордо взмахнув волосами.
И знаю прекрасно, что он за мной не побежит. А все, кого он направит, не сделают мне ничего.
Один щелчок пальца, и они будут мертвы. И это знание, осознание своей неуязвимости, возносит меня на некий личный пьедестал. Я нужна ему, а он мне нет.
В этом весь парадокс.
Я могу бороться, я могу найти другого. Пусть не сейчас, пусть позже. Я вылечусь, я стану лучше. Не для него. Для себя.
Но говорить я могу все, что угодно, думать все, что угодно, но отдаляясь от здания, стоя на остановке, я начинаю натуральным образом задыхаться. Словно меня выкинули из атмосферы, а вокруг пустота.
Мышцы ломит. Голова начинает гудеть. И слезы катятся по холодным щекам. Нет, нет, не надо, я не вернусь. Я не хочу возвращаться.
— Девушка, вам плохо? — спрашивает кто — то, а я не могу пошевелиться. Потому что в тело словно всадили нож. Словно кто — то проворачивает его раз за разом. Раз за разом, причиняя мне адскую, невыносимую боль.
Детоксикация. Знаю.
Надо перетерпеть, нужно просто это пережить. Так уже было, я уже испытывала это. Скоро начнет тошнить, скоро начнутся истерики, потому что нет наркотика слаще, чем жесткие руки, упрямые губы, стальные глаза и член, что умеет, причиняя боль, вознести на небеса.
Обхватываю себя руками, мерзну, трясусь и просто смотрю вперед, не видя ничего за белыми пятнами. И только спустя минуты, долгие минуты смерти, замечаю, как рядом возникает тень.
