Огромная, заставляющая вздрогнуть и поднять взгляд. И стоит ему коснуться напряженного лица, как внутри происходит взрыв. Меня колбасит, все установки, данные себе, разносит взрывной волной, а я словно рождаюсь заново.
И я вот я уже прыгаю на Бориса, уже цепляюсь за воротник пальто, целую сухие, обветренные губы и не могу остановиться. Словно прошло не два месяца, словно прошла целая вечность, пока я смогла хоть раз испить воды из живительного, единственного в мире источника, предназначенного для меня.
Борис затаскивает меня в машину, быстро говорит, чтобы водитель закрыл перегородку, и возвращается к моим губам.
Требует беспрекословного подчинения, и я не могу противостоять. Меня нещадно трясет, ломает от желания быть с ним, принадлежать ему.
Прямо здесь.
Прямо сейчас.
Ведь это так правильно. Это так важно — покориться тому, кого любишь.
— Борис… Люблю тебя… Боже. Как я тебя люблю…
— Знаю, девочка, знаю, — хрипит он, кусая шею, оставляя влажные отпечатки, пока я часто дышу, жажду раздеть его, содрать слой за слоем, чтобы ощутить без преград.
Борис стискивает грудь одной рукой, а другой задирает подол платья, рвет с треском колготки и трусы, растирает по клитору влагу и жадно сминает губы.
И я выгибаюсь, я хочу быть ближе к нему, слиться в единое целое. Больше никуда его не отпускать, я хочу быть его всегда, сейчас. Здесь.
— Господи, пожалуйста, только возьми меня. Возьми. Я стану, кем хочешь, я буду делать все, только возьми меня. Возьми прямо сейчас, — реву я, и мне все равно, кто нас слышит. Сейчас в ушах дикий вой истосковавшейся по любви души. Сердца, что обливается кровью каждый раз, когда наши губы размыкаются, но только лишь за тем, чтобы его обхватили ноющий сосок и принялись истязать, лизать, ласкать. Отвлекая мое внимания от того, как по половым губам уже шлёпает головка члена.
— Первый раз тебе было больно, — вдруг шепчет он, но я почти ничего не понимаю. Какой первый раз, ведь я невинная, ты сам берег меня для себя. — Посмотрим, как будет сейчас.
Его член толкается туда, где я столько мечтала его почувствовать, и растягивает стенки влагалища, причиняя дискомфорт и приятную боль, что прокатывается наслаждением по всему телу.
И я жду, жду, жду, но конец врезается в матку, а барьер так и не нарушен, или барьера не было и вовсе. Но мысли уносятся за приделы разумного, стоит Борису сразу набрать темп и под гул двигателя ловить мои хриплые стоны, что только усиливались на каждый мощный толчок поршня. На каждый рык, что рвался из его груди.
Глава 21
Оргазм — как взрыв. Оргазм — как боль. Оргазм — как шоковая терапия, и огненная влага растекается внутри. А вот в голове начинается кавардак. Одна картинка сменяет другую, как кадры кинопленки. Быстрее. Быстрее. И вот я уже не чувствую запаха кожаного сидения, а ощущаю звуки родного леса. Так ярко, что хочется плакать. Лес, мой лес, где я излазила каждый угол, где бессчетное количество раз забиралась на деревья и мечтала о чем-то большем, чем металлургический комбинат.
И в лесу Борис. Что заставляет меня зажмуриться и покачать головой. Бред… Просто бред… Но я словно наяву вижу, как с его волос падают дождевые капли. Глаза черные, налитые бешенством и похотью.
От потока эмоций, хлынувшего на меня, становится нечем дышать. Подсознание душит, выпуская наружу то, что было плотно закрыто, словно стаю жужжащих пчел. И они кусают все тело, будят меня после долгой, очень долгой спячки. И я словно там, в лесу. Между ног так же мокро. И боли, как и сейчас, нет. Зато во рту металлический вкус крови. А еще я лежу недвижимая на земле, одежда мокрая, в голове шум, а Борис сверху. Двигается, двигается, сжимает меня руками — тисками, хрипит: Маленькая блядь. Но гораздо ярче наш короткий диалог:
— Я вас не боюсь.
— Это пока.
Но это только начало, потом видение затмевает все.
— Хватит, — отпускает он ее и убирает руки. Отходит на шаг и с раздражением замечает слезы. — В чем дело?
— Вы тоже считаете, что я некрасивая. Моя сестра всем нравится. Ее все жалеют, а меня ругают. Вы тоже так думаете? Думаете, что я дурнушка?
Борис в пару шагов преодолевает расстояние, захватывает лицо крупными ладонями и хрипит…
— Ты красивая.
Нина накрывает и его ладони.
— А вы нет… — Борис сначала даже опешил, а потом заметил улыбку. — Ну правда. Вы могли бы меня испугать, но мне не страшно.
— Почему?
— Потому что… Не знаю… Мне кажется вам нелегко пришлось в жизни и вам не хватает любви.
— Хочешь подарить свою?
— Я бы могла… Но разве она нужна вам? — в ответ на его молчание, Нина продолжает. — Так что с вами было?
— Война.
— И как вы выжили?
— Убивал…
Нина подбегает сама и гладит его напряженное лицо тонкими пальчиками, жмется всем телом, и Борис уже сам не понимает, где реальность, а где галлюцинация.
— Я бы могла полюбить вас…
— Так я же некрасивый….
— Душа…
— В душе я еще хуже, Нина.
— Почему?
— Потому что прямо сейчас думаю об очень нехороших вещах.
Нина облизывает губки, жмется теснее, вынуждая Бориса буквально скрипеть зубами от еле сдерживаемого желания просто повалить нахалку наземь задрать подол и вставить.
— А, эти нехорошие вещи как-то связаны с тем, что упирается мне в живот?
Член внутри тела становится раскаленной кочергой, а страх и удовольствие материализуются в ненависть и дикую обиду. Он был там. Он. Был. Там. В ту самую ночь, когда у меня в первый раз за шестнадцать лет начались месячные. Вот уж радость была с утра, скрывшая следы самого страшного, что может произойти с девушкой. В лесу. С незнакомцем. Изнасиловал. Не спас. Изнасиловал! Заразил меня собой настолько давно, что и говорить стыдно.
Кто я для него? Долбаный эксперимент?
— Отвали, урод! — кричу, отталкивая его со всей силы.
И адреналин в крови помогает. Ужас от воспоминаний становится ядом.
— Как — то ты не так вспомнила, — отстраняется Борис и хмурится, когда я со всей дури бью его по лицу. Еще. Еще. И рука не ломается. Только жжет от желания снова ударить. В кровь кожу изодрать.
— Ты изнасиловал меня! Ты обманул меня! Ты разрушил мою жизнь! Зачем! Зачем!?
— Успокойся, — неожиданно рявкает Борис, но меня уже не пронять его властью. Херов доминант. Херов властный герой. И чего ты стоишь? Кто ты теперь?!
