Секунды. Они тянутся так долго. Почти бесконечно. За эти мгновения я успеваю рассмотреть каждую черточку бледного, напряженного такого любимого лица. Длинные ресницы. Квадратную форму челюсти, поджатые, порой, такие жесткие губы и, конечно, глаза. Стального цвета. В них сейчас плещется безумие, и я понимаю… Оно пришло. Мое время пришло.
Теперь я стану еще одним не слишком приятным воспоминанием о женщине. Стану той, кто предала. И уже не кану в вечность, выгнанная из дома. А умру с улыбкой и спокойствием на устах. Ведь я любила. По-настоящему. Как часто людям выпадает такая возможность. А самое главное — я была любима. И я заслуживаю этой участи, потому что слишком слабая, чтобы быть рядом с таким мужчиной.
После меня, если он выживет, он станет еще более жестоким дельцом. И я желаю ему этого. И чтобы ни одна женщина больше не подвергла его слабости, чтобы он больше никогда не рисковал жизнью.
И вот я совсем близко к дулу пистолета, а глаза смотрят в глаза любимого и молят о скорой смерти.
Так надо.
Ничего страшного.
Он никогда не делал мне больно без удовольствия. Сейчас легкое жжение сменится вечным блаженством. И я верю, что однажды, может быть, в другой жизни я стану его достойной.
— Стреляй, — шепчу одними губами. — Не смей показывать слабость.
Не смей демонстрировать этим шакалам, что ты человек.
— Стреляй! — кричу я сквозь слезы! И ахаю, когда его пальцы путаются в свадебной прическе, а дуло упирается в прикрытый волосами висок, обжигая.
— Ты хочешь умереть?
— Если этого хочешь ты, Борис. Ты же знаешь, твои желания — это мои желания. Убей меня, если это сделает тебя счастливым, — последний вздох, прикрытые глаза и пара секунд до выстрела.
Но прежде поцелуй. Последний поцелуй перед смертью. И врут, что не надышишься. Ведь нет ничего слаще губ, что как глоток ледяной воды для умирающего от жажды. Поцелуй, что становится почти наказанием, когда язык проникает внутрь и принимается насиловать. Истязать. И здесь, на суде Бориса, я ощущаю себя грешницей, осознавая: вот оно, настоящее возбуждение.
«Убей меня и закончим на этом», — мысленно прошу я, но вдруг отлетаю от любимого толчком его руки.
— Борис, — лежу я в шоке, а он бросает своим верзилам.
— На улицу ее. Как есть. Смерть слишком легкое наказание.
— Борис!
— Пошла вон! Ты будешь скитаться, побираться и умрешь, изнасилованной бомжом в лесу, где когда-то была счастлива. Слышишь меня?!
— Слышу, — глотаю слезы, пока меня буквально волокут из дома. Выкидывают в смешанный с грязью снег. И я бросаю последний взгляд на дом, что еще с утра могла назвать своим.
Вздрагиваю от хлопка двери, и наконец рыдание, волчий вой рвется из груди. Я, держась рукой за землю, поднимаюсь. И, пошатываясь, иду в сторону ворот.
Люди, спешно покинувшие дом, даже не пытаются притормозить или спросить, что случилось.
Люди просто уезжают, наверняка, считая меня последней шлюхой, как когда-то считали жену Бориса. Она успела побыть женой. А кем была я? Девочкой для утех. Любовницей. Невестой. Предательницей. А теперь я никто! Теперь нет мне места в жизни Бориса.
Теперь я просто иду по границе леса, по обочине, обнимая себя в грязном свадебном наряде, жалея себя, и вспоминаю, прокручиваю взгляд. Прокручиваю каждое слово, кинутое в мой адрес. Жестокость без возможности прощения. Ну почему он меня не убил? Почему не сделал, как собирался? Ведь всего-то и надо было. Нажать на курок.
А может быть я сама? Не ждать, что бомж меня изнасилует, а пойти в лес, где я была так счастлива, и решить все законом притяжения?
Глава 43
Как давно я не была в лесу. Как давно я просто не дышала свежим воздухом. Как давно я не терялась в собственном сознании, не натыкаясь при этом на одно и то же препятствие по имени «Борис».
Ведь знала, знала, что наши отношения не могут закончиться хорошо, но все равно упорно шла в сети паука.
А теперь как муха цокотуха. Только вот не пришел комарик, и голова моя давно оторвана.
Иначе как объяснить столь нелепые поступки. Ведь была же я когда-то умной. Подавала большие надежды.
И где я теперь?
Бреду по влажной тропинке сквозь пелену слез, рассматривая деревья, что когда-то были мне друзьями.
Все изменилось. Переломный момент был в тот день, теперь я знаю, что это день встречи с Борисом. Он тогда что-то сделал со мной. И дело не в сексе, что прошел на земле. И дело даже не в том, что на следующий день я ничего не помнила. Просто тогда мне вдруг захотелось нравиться.
Просто нравиться окружающим.
Я все чаще смотрела на наряды сестры. Все чаще ей завидовала.
Могу ли я винить в этом Бориса и его таблетки, или он просто открыл во мне то, что было давно скрыто? Грязное, порочное. Оно вырвалось наружу, трансформировалось в жажду быть на виду, быть желанной.
И где теперь все те, кто меня хотел. И где теперь я?
Ряд ошибок, что я совершила, привели меня в место, где мне скорее всего суждено погибнуть.
Поднимаю взгляд от промокших носков белых туфель и вижу гору, куда я в детстве забиралась и смотрела вдаль.
На наше озеро, на лес, на многие километры леса вперед. А вот назад, на город и завод я никогда не оборачивалась. Значит, и сейчас не стоит. Не стоит думать о том, что было. И что могло быть.
Нужно просто подняться на самый верх и ждать, когда все решит порыв ветра. На вершине горы с ними проблем нет. И если не держаться, можно вполне стать воспоминанием, что хранят в себе Сибирские горы.
И я бы шла дальше и дальше, если бы внимание не привлекло дерево, что было повалено, а наросший мох припорошен снегом.
Я словно отключаюсь от реальности и переношусь на четыре года назад, когда через такое же дерево меня перекинул Борис и влажно проникал членом, что не принес мне боли ни в первый раз, ни во второй. Он словно создан для меня, и я приняла это. Приняла и характер Бориса, то, что с ним лучше не спорить. Я даже приняла свою участь и пошла умирать.
Так же как когда-то пошла за Борисом, будучи еще совсем девчонкой. Еще тогда меня заворожила его аура. Ему действительно хотелось подчиняться. При этом его хотелось подчинить. Чтобы вот такой мужчина любил и хотел только меня.
Бойся своих желаний. Теперь я понимаю это со всей ясностью.
Наверное, ничего плохого нет в том, что я иду умирать ради своего Бога. Ради того, кого предала.
Сметаю снег с бревна и ложусь платьем прямо на мокрый мох, окончательно пропитывая свадебный наряд. Обнимаю ствол крепко-крепко, как обнимала ночью Бориса, и закрываю глаза.
Вот так.
