Иван дает мне белый платок, и я в него шумно высмаркиваюсь.
– Борису наплевать на меня. Даже Игорь сказал, что я вещь, – ворчу я сквозь слезы, сквозь эмоции, которые меня душат. – Почему он сейчас не здесь? Почему не он меня спас? Каким он будет мужем, если уже сейчас ведет себя так отстранённо. И будет ли? Он не любит меня, а я его очень люблю.
Иван останавливает машину возле белого здания. Знакомой клиники, вход которой из-за дождя еле различить.
– Ему не наплевать, – говорит он, поворачиваясь ко мне все своим корпусом, и тянется на заднее сидение.
В его руках оказалась переноска, и я задохнулась от удивления.
Котенок?! Борис все-таки подарил мне котенка?!
Я вытаращила глаза, переводила взгляд то на Ивана, то на серую, мягкую переноску, в которой что-то шевелилось.
Улыбка причиняла мне боль, но я все равно не смогла ее сдержать.
– Это котенок!? – шепчу я радостно, заглядываю внутрь, но слышу шипение. Он, наверное, испуган.
– Ну почти, – усмехается Иван и смотрит вперед. Там появляются люди в белых халатах с каталкой.
– Я его не отдам.
– Он будет с вами в палате, – говорит Иван, пока дверь открывается и меня вытаскивают под дождь, укладывают в каталку. А я только и смотрю на переноску, из которой выглядывают два серых, словно металлических глаза.
И пока мне ставят капельницу, я улыбаюсь, чувствуя, как внутри сердце колотится и сжимается от сладкой боли. Потому что Борис исполнил мое желание. Ему на меня не наплевать.
Глава 45.
Я плыву в лодке по собственному сознанию. То медленно, то убыстряясь. Чувствую, что в определенные моменты лодка начинает тонуть, и сколько не вычерпывай воду, ничего не помогает.
Но стоит мне почти полностью уйти под толщу подсознания, погрузиться в преддверие тьмы, ощутить кожей жар ледяной воды, как происходит это.
Рядом с моим сердцем начинает биться еще одно. Быстро-быстро. Гулко-гулко. И звук такой. Словно гудит трактор. И я пытаюсь разлепить глаза и часто моргаю, уткнувшись взглядом в люминесцентный фонарь.
Поворачиваю голову с права налево и выстанываю от острой боли затекшей шеи.
Внезапно трактор отдаляется, а мне на лоб ложится знакомо прохладная ладонь.
Я стараюсь улыбнуться, шепчу одними губами «Иван» и перевожу взгляд. Вижу, что смотрит он прямо на меня. А на лбу сведены брови, выдавая напряженную работу мысли.
Он резко убирает руку, словно ошпарившись, и отходит подальше. Но глаз не отрывает.
– Вы выглядите лучше… Нина.
– Может нам стоит перейти на ты, – хочется мне близости в такое тяжелое время, но он отрезает на корню любые попытки:
– Нет. Не стоит. У вас есть, с кем сближаться.
И тут меня озаряет воспоминание. Яркое. Незабываемое. Переноска, а в ней, наверное, котенок.
И я спешно ищу его глазами и замираю, когда вижу это.
Не котенок. Далеко уже не котенок. Огромный, черный котяра с лоснящейся шерсткой и ушами-кисточками. Силюсь вспомнить породу, но на ум приходит только пантера.
Его мордочка отвернута к окну. Наглая, взирающая на мир с презрением, словно он здесь главный, а остальным дана только честь подчиняться.
Как же это напомнило Бориса.
А значит это его кот.
Меня пробирает смех, хоть в груди все еще болит. Никогда даже подумать не могла, что Борис с его занятостью, бесчувственностью заведет себе кота.
И вот, он прислал его мне.
И циники могут говорить, что угодно. Утверждать, что у Бориса нет ко мне чувств. Но дать мне кота, это ли не самая высшая форма доверия?
Хотя надо еще понять, кого кому доверили.
То, что это не мягкий, ласковый зверек, я осознала сразу. Бесполезно было его звать. Бесполезно пытаться с ним разговаривать. Он делал, что хотел. Он, даже будучи здесь всего два дня, принял эту палату за свой дом. А значит, как и любой другой кот, считал, что он здесь самая важная персона.
Стоит только медсестре не убрать вовремя лоток, он демонстративно ссал на дверь.
Стоило только принести еду не вовремя, как он начинал истошно орать.
Не могу даже представить, сколько должен получать персонал за возню с этим чудовищем. А ведь скоро я останусь с ним наедине.
На меня он не смотрел принципиально, но стоило мне закрыть глаза и погрузиться в тревожный сон, как он забирался на меня сверху, придавливал своей далеко нелегкой тушкой и начинал громко мурчать.
ВиктОр, с ударением на «о».
Точно, что француз. Такой же высокомерный и не терпящий возражений. Мы как-то встречали их в нашем ресторане, когда они приезжали на комбинат.
Уже дома, организовывая для него уютное гнездышко, я возненавидела всех котов на свете. Ему не нравилось все. В итоге спал он на моей кровати, а ел на моем столе.
Похоже, что я ему тоже не нравилась, раз он так упорно оккупировал мою территорию. Следы его когтей на моих руках лучшее подтверждение тому, что с ним лучше не спорить. Я смирилась. Даже с нежностью стала смотреть на его ежедневные закидоны. Он стал напоминать мне дедушку, которого любишь, не смотря на регулярное ворчание.
Но только спустя неделю я осознала, что он принял меня как должное. Правда дружбы это не гарантировало, скорее молчаливое перемирие.
Я с ним разговаривала.
И он порой слушал, мне так казалось. Иногда я на него кричала. И, конечно, я часто грозила, что пожалуюсь на него Борису.
На что он поворачивал ко мне наглую морду, вперивался серыми глазами, и я словно видела, как он вздергивает бровь, как бы говоря:
«Не верю».
Конечно, нет.
Шанс заслужить доверие и любовь Бориса, который подарила мне судьба в виде этого кота, я не упущу.
И спустя три недели совместного проживания, когда я была уверена, что знаю об этом чудовище буквально все, он смог меня удивить.
Сегодня я жду Бориса. Он звонил мне вчера, спрашивал, как я себя чувствую и сообщил, что будет дома вечером.
Все это было сказано сухо, констатация фактов, но боже, какой же восторг у меня это вызвало. Дом. Он сказал дома. Значит он принимает меня за близкого человека, того, кто бережет его очаг.
Я сбегала в бутик, в сопровождении нового молчаливого охранник Славы, купила очень порочное нижнее белье, из которого даже моя небольшая грудь буквально вываливалась.
Потом зашла в продуктовый и решила показать Борису, что я еще очень неплохо готовлю.
Причем, если мама моя любит жирные блюда, сдобренные майонезом, я люблю более изысканную кухню.
