Маму в кабинет не пустили, и я, считайте, осталась одна.
– Нет. Я его не убивала. Я оттолкнула его и поехала домой.
– Не надо увиливать, девочка. Ты дрянь…
– Антон, – осаждает его дядя Яша и тот вскакивает со стула.
– Какая-то шлюшка из гетто сначала за нос водила моего мальчика, а теперь убила его. А ты ее защищаешь?!
– Да. Потому что, во-первых, тело нашли возле клуба. Ты посмотри на нее! Мелочь. Я вообще удивляюсь, как она справилась с твоим Андрюхой, – не менее громко голосил дядя Яша. А я осталась в стороне, только переводила взгляд с одного на другого, когда они перекидывались информацией. По версии прокурора у меня были сообщники, а я прожжённая наркоманка. В этот момент мне почему-то показалось, что прокурор знал про не слишком законные увлечения сыночка.
И в душе стала образовываться еще большая дыра. Он такой же, как Андрей. Его заботит не жизнь сына, а чтобы никто не узнал, что тот принимал тяжелые вещества. Мнение общества дороже всего. Авторитет подорвется, а, возможно, и должности лишат. А свалить все на дочку сталелитейщика проще простого.
До слез стало обидно, что за мной никого не стоит. Что я ничего не могу сделать, если прокурор разыграет лучшую подачу и забьет гол начальнику отделения.
Или могу?
Перевожу взгляд на сине-белые как стены жалюзи, что колышет ветерок из окна. Они стучат друг о друга, в такт моему сердцу. Медленно. Неторопливо. Почему же я так спокойна? Отходняк после наркотиков или информация, которой так легко утереть нос чиновнику?
Кидаю взгляд на телефон с трубкой. Всего один звонок и моя судьба решится. Вопрос лишь в том, в какую сторону. А если магнат вообще станет отрицать наше невольное знакомство?
Гипнотизирую телефон еще пару мгновений, как вдруг вздрагиваю, когда он начинает пиликать.
Такой мерзкий, раздражающий ушные перепонки, звук. Но борьбу авторитетов он тут же прерывает. Дядя Яша берет трубку и, кажется, его челюсть готова обвалится.
– Да, секундочку, Борис Александрович.
Меня прошибает током, а губы дрожат в преддверии улыбки. Это просто… Вау. Если, конечно, магнат сейчас не скажет, что я не только наркоманка, но и наркодилер. Еще я к нему приставала.
Пока дядя передает трубку Антону, смотрит на меня. Недоумевает.
– Да, Борис Александрович, – дрожащий голос его явно говорит о страхе. Впрочем, мои коленки тоже дрожат, а ягодицы уже давно покрылись инеем. В трубке раздается несколько отрывистых, как звук тромбона, приказов. – Но, Борис… Понял, Борис Александрович. До сви…
Сказать больше он не успевает. Трубку отнимает от уха и переводит злой взгляд на меня.
– Я знаю, что причина смерти Андрея в тебе и докопаюсь до истины. Кто бы за вами с папашей не стоял, – с тихой ненавистью вещает он. В два движения разрывает ордер на мой арест и свое заявление.
И я вроде должна успокоиться. Улыбаться. Но меня колотит от назойливой мысли. Что же за человек этот Распутин, если позволяет себе так разговаривать с прокурором. Что это за человек, который одним звонком решил мою судьбу. А самое главное, какую плату он за это потребует.
Новость о таком скором освобождении радует и пугает одновременно. В легкой прострации выхожу из кабинета главы отделения. Тут же попадаю в объятия матери.
Мельком осматриваю новые стенные панели в коридоре и косо поглядывающих на нас офицеров.
– Ну что там? – шепчет мне в волосы мама, поглаживая голову. С ней всегда спокойно, хорошо. Мне кажется, она именно тот маяк, на который я ориентируюсь даже в шторм. – Утерла нос прокуроришке? Не зря отец не хотел, чтобы ты с Андреем встречалась.
Да, этого много, кто не хотел. Мой отец. Его отец. Но в итоге смирились, не без условий.
Поначалу даже я не хотела, кстати. Он казался мне настырным, наглым папенькиным сынком, но позже проявил такое терпение и понимание, что я невольно прониклась к нему.
Андрей даже предложил просто дружить, но позже увлек меня на романтическую дорожку. Прогулки, поцелуи, ромашки с ближайшего поля. На розы у меня аллергия.
Дорожка была прекрасной. Только вот она быстро заросла колючей, вьющейся розой. И теперь стоя в отделении милиции, мои раны продолжают кровоточить.
А самое главное, как посмотреть в глаза лучшей подруге, если ее отец считает меня виновной в смерти Андрея?
– Нет, мам. Я ни при чем. Они сами во всем разобрались, – спешу я разубедить её в собственной уникальности.
Мама облегченно вздыхает, вытирает заплаканное лицо и со словами «пойдем из этой богадельни» спешит вывести меня на улицу.
Именно там меня настигает ураган из копны рыжих волос и мокрого от слез лица.
– Тебя выпустили! Господи, я так боялась. Уже хотела угрожать отцу расправой, – хнычет она и еще крепче стискивает меня прокаченными гимнастикой руками.
– Над чем? – смеюсь я от счастья, что подруга ни в чем меня не винит. Но тут же себя одёргиваю. Все-таки Андрей умер.
И почему я к этому так легко отношусь? Из-за жажды мести или радости освобождения?
– Над его коллекционной машиной. Он любит ее больше своих детей, можешь мне поверить, – закатывает она свои ярко-голубые как у Андрея глаза. Если бы не разного цвета и длины волосы их было бы не отличить.
О том, что родителям всегда было наплевать на брата и сестру, Женя говорила. И не раз. С десяти лет они были фактически предоставлены сами себе. И я этого, если честно, не понимаю. А зачем тогда заводить ребенка, если отдаешь его на воспитание куче нянь и гувернанток?
И только сегодня, посмотрев на прокурора с другой стороны, я поняла, что даже рождение детей часто является некой данью обществу. Возможностью показать всем и каждому, какие они правильные. Бла-го-прис-той-ные.
Но как известно, все имеет свои последствия. Женя пошла по рукам. Вот не просто заводила разносторонние связи, а искала любви и утешения у каждого, кто предложит.
А Андрей пошел по дорожке запрещенных веществ. Хочется верить, что отец с матерью действительно переживают его смерть. Надеюсь, больше, чем я.
Обратно мы едем на машине Жени. Красном мерседесе с откидным верхом. В городе мало иномарок. Ведь, чтобы их чинить, нужно ехать в Новосибирск, а у нас только несколько автомастерских и все они работают исключительно с российским автопромом. В одной из них работает Колька Березкин, один из постоянных ебарей Жени.
Она сама придумала им такое слово. Скорее всего постоянным он был из-за жены. Ведь никаких претензий на постоянные отношения предъявить не мог. Но это так говорила сама Женя. А мне кажется, что из всех своих мужчин только его она любила.
Такого же рыжего как она, с вечно грязными руками и, надо признаться, очень неплохой фигурой.
Почему-то пока Женя рассказывала по дороге нам с матерью, как их с Колькой чуть не застукала его жена, я думала о фигуре.
