— Если переживаешь за Игоря, то, поверь, я подружусь с мелким, — Заур улыбнулся, снова протягивая ко мне руки, на этот раз уже целуя их. Черт. Я была беременна уже вторым ребенком, в принципе, я была взрослой женщиной, но Зауру удалось заставить меня зардеть. Никто никогда не целовал мне рук.
— Я не могу сейчас дать ответ…
— Я понимаю. И я не буду торопить. Буду ждать до последнего. Думай, решай. Делай так, как будет лучше для тебя и детей. Я не буду просить большего.
61
Я пораженно смотрел на обычные с виду листы уже час. Может быть, больше. Я притащил их в номер отеля, в котором жил уже несколько недель, разложил перед собой и все смотрел, смотрел, словно надеялся, что они дадут мне ответы на все вопросы. Но они молчали. А я все пытался понять, как же так…
— Я не родной…
Нет, разумеется, я всегда чувствовал и даже больше — подозревал, что что-то не так. Однако того, что я усыновлен мне даже в голову не приходило…
Я нашел документы об усыновлении случайно. Вернулся в отеческий дом, чтобы забрать перед отъездом кое-что важное, дорогое сердцу. Так, пара мелочей. Книга, которую отец впервые дал мне прочитать. Кое-что из фотографий. Старинный портсигар, который принадлежал еще прадеду и был отдан мне, как старшему сыну. Именно последний и привел меня в кабинет отца. Когда я не обнаружил его в своей старой спальне, но почти сразу отправился в кабинет отцу, подозревая, что он забрал его. И так как никого в доме не было, я воспользовался ситуацией и обыскал каждую задвижку отцовского рабочего стола.
Может быть, лучше бы я этого никогда не делал. Но в тот момент во мне играла злость. Отец решил забрать даже эту вещь, они хотели отнять все и я бесился. Решил, что во что бы то не стало, заберу хотя бы его. У меня должно было остаться хоть что-то!
Вот сейчас я понимал, что лучше бы бросил все и просто ушел. Портсигар я так и не нашел, доказать никому ничего не доказал. Зато теперь я был не в курсе, что делать с этими новыми знаниями.
Конечно, нужно было поговорить с родителями, но отец меня игнорировал, а вся надежда оставалась на мать. Но, по правде говоря, я не горел желанием с ней общаться. Она всегда, всегда выбирала Мадина, она всегда становилась на его сторону, даже когда он тысячу раз был неправ, она всегда была необоснованно несправедлива ко мне и теперь я начинал понимать, почему именно.
Вряд ли мы оба были усыновленными. Я точно помню, как мама ходила с округлившимся животом, когда был маленьким. Значит, Мадин был их сыном, родным, а я… Кем был я в этой семье? Для своих родителей?
Никто. Я был никем. И мне всю жизнь показывали это. Мне всю жизнь указывали на мое место. У ног Мадина. Я был его верным, но дурным псом. Беспородным и глупым.
Я всегда чувствовал себя чужим, только не думал, что так оно на самом деле и есть. Хотя, догадаться можно было. И дело было даже не в том, что в детстве нам оказывали разное количество внимания и времени, что относились по-разному, я и сам был тяжелым подростком, доставлял родителям много хлопот. Что уж там говорить, я был не без греха. Но меня даже не подпустили к семейному делу. На меня не было записано ровным счетом ни одной вещи. Мне давали всем пользоваться. Но только так, чтобы в любой момент это можно было забрать назад. Как они, собственно говоря, и сделали.
Интересно было, а знал ли обо всем этом Мадин? Что мы не родные? Может быть, поэтому он всегда был так снисходительно презрителен в отношении меня? Именно эти вопросы я и задал матери. На следующий день, когда немного пришел в себя, напился и протрезвел с утра. Задал их по телефону, потому что увидеться он со мной так и не захотела.
— Что ты хочешь услышать? Слова раскаяния? Ты хочешь от меня покаяния?
— Только правду.
— Я уже все объяснила, — сухо выдала мать. Голос ее показался мне стальным, холодным, разрезающим воздух. — Мы с твоим отцом долго не могли иметь детей. Врачи ставили один и тот же диагноз и практически не давали нам никаких шансов. А он хотел детей. Сына, наследника. И в какой-то момент, спустя несколько лет отчаянных попыток, мы решились. Взяли тебя из детдома. И практически сразу пожалели.
— Почему?
— Потому что поняли, что не родная кровь родной никогда не станет. Мы ошиблись, но назад тебя уже не взяли. Мы хотели тебя вернуть, но нам пригрозили скандалом, а портить репутацию в нашем случае…
— Вышло бы себе дороже.
— Именно. Поэтому мы вынуждены были оставить тебя. Старались свыкнуться, принять тебя, как своего. Но…
— Затем у вас появился родной сын. Такой желанный. Долгожданный.
— Верно. Мадин стал подарком небес, — голос матери тут же потеплел, в нем зазвенели нотки радости, гордости, счастья. Со мной говорили будто бы два разных человека. — Мы с отцом оказались вознаграждены за наши многолетние страдания.
— А я оказался не нужен еще больше, чем раньше.
— Ты был ошибкой, — абсолютно спокойным голосом сообщила мне мать. — Но тебя уже не исправить, не вычеркнуть.
— Почему же? Вы вычеркнули.
— Прошлого не изменить.
— Я до такой степени был для вас ненавистным?
— Пойми, Заур, нам и без того было тяжело. Было тяжело принять неродного ребенка, а уж когда ты подрос… Вспомни, как ты себя вел, каким несносным ты был. Столько головной боли доставлял, о, Аллах, я из-за тебя раньше времени поседела, ты же ни дня спокойно прожить не давал!
— Я был ребенком, мам…
— Ты был ужасным мальчишкой! На тебя жаловались все! Учителя, одноклассники, тренеры, соседи, брат, все! Все не могут быть неправы, понимаешь?! — В тоне матери послышались истеричные нотки. Казалось, будто бы она заново переживает то, через что я их заставлял пройти.
— Но ведь я старался потом. Я хотел исправиться, я много раз…
— Да что ты там делал! — бесцеремонно перебила меня родительница. — Все, что ты делал, так это шкодил, как глупый котенок! А мы с отцом все разгребали и подчищали за тобой! И так годами! Ты же так и не смог реализовать себя ни в чем! Ни в учебе, ни в спорте, ни в работе! Все, что ты делал после того, как отучился в университете — это сидел у нас на шее, пил, дебоширил и таскался по разным, грязным девкам! Все! Это твой предел, Заур! И при этом ты хочешь, чтобы мы гордились тобой? Уважали? Любили?
— Ну, да, я не идеальный Мадин…
— Даже не сравнивай себя с ним!
— И не пытался, — я усмехнулся, зажигая очередную сигарету, подходя к окну. За окном было пасмурно, лил дождь, ветер раскачивал деревья, грозясь сломать тонкие, беззащитные ветки. Внутри у меня происходило примерно тоже самое. Только, кажется, ломать там было уже нечего. Все давно было сломано.
— Он всегда старался. Несмотря на то, что жил в роскоши, он пошел в нас, в своего отца. Мадин трудолюбив и трудится в поте лица с малых лет. Вспомни, как и сколько он учился. Он ни разу нас не подвел, ничем не опозорил. Он никогда не транжирил деньги, не относился к тому, что мы даем так, будто все это должно на него падать. Ты хоть понимаешь, как он сейчас помогает отцу? Мадин выбрал правильную девушку, создал крепкую семью, он сделал все, чтобы мы с отцом могли им гордиться. А что сделал ты?
