Убежищем служила маленькая ванная комната, выложенная бирюзовой плиткой и заставленная Вериной косметикой. Флоренс подолгу лежала в ванне, погрузив голову под воду и согнув колени, наслаждалась тяжелой, обволакивающей тишиной, слегка вздрагивая в такт биению сердца.
А здесь, в глубине леса, всегда было тихо, за исключением моментов, когда Хелен включала музыку. Но опера не раздражала Флоренс так, как радио, с его бесконечной рекламой автосалонов, дорожными сводками и язвительными диджеями. Можно сказать, что опера была громкой разновидностью тишины.
Вообще, отношения Хелен с оперой казались Флоренс чем-то совершенно потрясающим. Ее восхищало то, что уроженка захолустного Хиндсвилла с населением чуть больше трех тысяч человек (спасибо, Гугл) сегодня знала наизусть арии из опер Верди, знала, как французы называют особый сорт помидоров…
Переехав в Нью-Йорк, Флоренс была ошеломлена тем, что практически все вокруг обладали какими-то особенными и абсолютно ей неведомыми знаниями. Она пыталась искать что-то в интернете, но была не в состоянии разобраться с огромным потоком доступной информации. К тому же ее не интересовало мнение каждого – ей нужно было знать, как правильно. Знать, что красные розы – это безвкусно. Знать, где ставить ударение в слове «мастерски». Такие люди, как Аманда Линкольн и Ингрид Торн, никогда не осознавали своих бесчисленных преимуществ. В этом и заключается социальная иерархия. Те, чьи родители читали Филипа Рота, ходили в театр и объясняли своим детям, как после еды класть нож и вилку, могли пренебрежительно отзываться о других, как о некультурных или невоспитанных, только что не называя их «белым мусором». Но тем, чья мать носит обтягивающую одежду, щедро намазывается маслом для загара и считает, что Филип Рот – это дешевый мебельный магазин в Джексонвилле, что им остается? Что, если вы хотите другой жизни? Как вам попасть из пункта А в пункт Б? Стать человеком, принадлежащим другой касте?
Флоренс этого не знала.
А вот Хелен с задачей справилась. Ей как-то удалось освоить правила.
Флоренс наконец набралась смелости и задала ей этот вопрос, не уверенная, поймет она его и не обидится ли. Но Хелен была довольно откровенна.
– Ничего сверхъестественного. Сначала я очень внимательно наблюдала, а потом начала играть роль. Если долго притворяться, все может стать естественным. Действительно естественным. Я бы не стала слушать оперу или пить дорогое вино, если бы не получала от этого настоящего удовольствия.
Флоренс вспомнился короткий период детства, когда мать решила, что дочь должна стать актрисой. Записала ее на уроки актерского мастерства и таскала на бесконечные прослушивания.
В этой затее Флоренс ненавидела почти все – нелепые игры, в которые они играли в классе, чрезмерную театральность остальных детей, повышенное внимание, – но ей нравилось изображать кого-то еще. Она будто избавлялась от всех своих комплексов, полностью очищалась и освобождалась. Именно тогда она впервые осознала, что может стать другим человеком. Кем-то, кто был лучше, чем она.
Живя практически в полной изоляции на севере штата Нью-Йорк, Флоренс начала реализовывать первый этап этого процесса: разрушать себя прежнюю. Общение с другими людьми всегда было тем фундаментом, на котором формировалась ее личность. И поскольку сейчас оно сошло на нет, прежняя Флоренс, лишенная возможности выражать себя, постепенно исчезала.
Она очень увлеклась этими изменениями. Выбросила одежду, которую, по ее мнению, не стала бы носить Хелен, а это была большая часть ее гардероба. Безусловно, ничего яркого и никаких оборок. Хелен, за редким исключением, носила хорошо скроенные вещи темно-синего, черного или белого цвета. Иногда ее образ дополнял платок со сдержанным рисунком или дизайнерские украшения, но это случалось не часто. Флоренс не могла позволить себе марки, которые носила Хелен, но покупала их реплики в сетевых интернет-магазинах. Она изучила историю заказов Хелен на «Амазоне», обратив особое внимание на книги и фильмы.
В итоге Флоренс придумала что-то вроде программы самосовершенствования. Она даже попросила Хелен научить ее готовить.
Ей очень хотелось исчезнуть из поля зрения тех, кто ее знал, а потом торжественно вернуться совершенно преображенной. Но важно было, чтобы сам процесс проходил без свидетелей. В отличие от Хелен, Флоренс никому не показала бы черновик своего романа.
______
На первом кулинарном уроке Флоренс осваивала coq au vin
[8].
Они стояли рядом на кухне, сквозь окно едва просачивалось бледное мартовское солнце. Хелен налила им по бокалу красного вина, хотя было всего четыре часа.
– Итак, где же наша прекрасная птичка? – спросила она. – Давай его немного ополоснем.
Флоренс достала тушку из холодильника и сунула в раковину. Вздрогнула, почувствовав, как под тонкой кожей сместились кости.
– Он как живой, – воскликнула она, поймав себя на мысли, что теперь тоже говорит «он».
– Тебе повезло, что нет. Меня уже в восемь лет бабушка заставляла рубить курам головы.
Флоренс взглянула на Хелен недоверчиво: такое вполне могло произойти на миссисипской ферме году примерно в сорок пятом, но уж точно не в девяносто пятом. Хотя Хелен, похоже, и не думала шутить.
Флоренс положила скользкую тушку на разделочную доску, и Хелен взяла в руки большой острый нож с черной рукояткой.
– Нам надо разрезать его на части, – сказала она. – Сначала ты надрезаешь кожу там, где окорочок соединяется с тушкой, а потом просто… – Хелен вывернула бедро назад с такой силой, что ножка с треском вылетела из сустава. – Теперь давай другую.
Она протянула нож. Флоренс разрезала кожу, но, когда потянула за ножку, ничего не произошло.
– Сильнее, – приказала Хелен. – Полумеры ни к чему не приведут.
– Возможно, они помогут пройти хотя бы полпути, – решила пошутить Флоренс.
– А смысл? – Хелен положила свои холодные мокрые ладони поверх рук Флоренс и помогла ей завершить начатое.
Флоренс проделала то же самое с крыльями, затем Хелен несколькими ударами ножа отделила грудку и разрезала ее пополам. Она сложила все куски в большую миску, вымыла руки и начала наливать вино из стоявшей на столе бутылки прямо на мясо.
– Сколько нужно вина? – спросила Флоренс, взяв ручку, чтобы записать.
– Понятия не имею. Сколько раз булькнуло, три?
Флорен неуверенно записала: «три булька». Ей сложно было представить, что это действительно пригодится, если она когда-нибудь попытается самостоятельно приготовить coq au vin.
Хелен достала сухую веточку тимьяна и провела двумя пальцами по стеблю, так что крошечные листочки посыпались в миску.
– Подождите, а сколько здесь было тимьяна? – уточнила Флоренс.
Хелен посмотрела в потолок. – Один и три десятых грамма.
