– Давайте я позвоню в агентство по аренде, – предложила Флоренс. – Посмотрим, есть ли у них что-то еще. Клянусь, на фотографиях с сайта был совсем другой вид.
Хелен тоже видела фотографии и одобрила ее выбор.
– Не надо, все нормально, – сказала она.
______
В тот день после обеда Хелен хотела немного поработать, поэтому они устроились в большой светлой гостиной на первом этаже, двери которой вели как на террасу, так и в выложенный плиткой внутренний дворик. Хелен писала лихорадочно, ручка с бешеной скоростью носилась по бумаге, изредка врезаясь в нее, чтобы поставить точку.
Флоренс наблюдала за ней с дивана на другом конце комнаты. У нее тоже был блокнот на коленях и ручка в руке, но она пока ничего не написала.
«Одно предложение, – твердила она себе, – напиши хотя бы одно предложение».
В итоге вывела: «Я был…»
Я был… кем? Я был… где?
Закрыв ручку колпачком, она снова взглянула на Хелен – та продолжала сосредоточенно писать, нахмурив брови.
Флоренс швырнула блокнот на стол перед собой, вызвав раздраженный взгляд Хелен, встала и вышла на террасу. Легла на один из шезлонгов и закрыла глаза. Было почти семь вечера, но воздух все еще не остыл. Вокруг слышался шелест пальмовых листьев и щебет птиц.
Она чувствовала себя обманутой. Ведь она бросила мать, не так ли? Почему же до сих пор не может писать? Где обещанный поток слов? Или эту награду могла получить только Хелен?
Пронзительные крики птиц начали ее раздражать. Она вернулась в дом и проверила электронную почту Хелен, поставив ноутбук на резной деревянный столик в углу гостиной.
Пришло несколько писем от Лорен, помощницы Греты, но ничего срочного. И одно сообщение в личном ящике Хелен Уилкокс.
– Вам письмо от Сильви Далуд, – сказала Флоренс.
Хелен подняла глаза и несколько раз моргнула:
– Прости, что? Я задумалась.
– Письмо от Сильви Далуд. Она пишет, что оформляет абонемент в Метрополитен-оперу на предстоящий сезон и хочет знать, нет ли у вас желания согласовать даты некоторых спектаклей.
Хелен положила блокнот и ручку на стол рядом с собой.
– Хорошо, я отвечу ей позже.
Флоренс кивнула и закрыла ноутбук.
– Хелен, я знаю, что это глупый вопрос… Но откуда вы знаете, о чем писать?
Хелен нахмурилась:
– Откуда я знаю, о чем писать? Пожалуй, у меня вышло наоборот. С «Миссисипским фокстротом» все началось вовсе не с того, что я решила стать писательницей и искала сюжет. У меня была история, которую я хотела рассказать, вот я ее и записала.
– А-а, – выдохнула приунывшая Флоренс, хотя и не совсем поняла, что имела в виду Хелен: история была ею придумана или произошла в действительности? Что ж, у нее самой нет ни того, ни другого, так что какая разница. – А сейчас? – поинтересовалась она. – То же самое и со второй книгой?
– Ну нет. Не совсем.
Хелен так долго молчала, что Флоренс решила, что разговор окончен. Но та вдруг снова заговорила:
– Иногда историю приходится создавать.
– Что вы имеете в виду?
– Любая история должна иметь какую-то основу в реальности, иначе она не будет правдоподобной. Но реальность, как известно, очень гибкая материя.
– Разве?
– Ну конечно, как ты вообще можешь спрашивать? Ты же сама принимаешь решения. Ты действуешь. Это путешествие – она обвела рукой вокруг себя – и есть способ изменить твою реальность.
– Да, наверное, – согласилась Флоренс. Она подумала, что и правда изменила свою реальность. Не отправь она те фотографии Саймону, не оказалась бы сейчас в Марокко вместе с Хелен. Но стоит ли об этом писать? Может, и правда, ее путешествие из Флориды в Нью-Йорк, а потом в Марокко вполне подойдет для сюжета. Что она знала о женах, которые едят своих мужей? Она знала свою собственную жизнь. Возможно, эта жизнь становилась наконец достаточно интересной, чтобы о ней рассказать.
______
Амина подала им ужин на задней террасе среди шелестящих пальм. Еще в аэропорту Лиссабона они купили бутылку виски и сейчас налили себе по большому стакану.
Амина одно за другим несла им новые блюда – хариру с нутом и чечевицей, тыквенное пюре с пряностями, пюре из баклажанов, чашку маслянистых оливок, плоский кунжутный хлеб, напоминавший Флоренс нижний слой английского маффина и, наконец, дымящийся тажин из баранины с черносливом. Во время еды салфетки приходилось прятать под тарелки, чтобы их не унесло ветром. В небе над ними повис яркий, четко очерченный полумесяц.
– Скажи, ну разве Эль-Бади не прекрасен? – спросила Хелен, наливая им еще виски.
– Не уверена, что назвала бы его прекрасным. Там одни руины.
– Но ты можешь представить, как он выглядел во всей своей красе. Его масштабы, это же чистейшее безумие. Триста шестьдесят комнат! Мрамор из Италии. Золото из Судана. Грандиозная затея. И, кстати, убедительный аргумент против демократии.
– Почему?
– Ну, очевидно, что при демократии его никогда не смогли бы построить. Так же как египетские пирамиды или Версаль. Но разве мы не счастливы от того, что все это у нас есть? Разве мы не приходим в восторг от красоты, сотворить которую способны люди, действующие без каких-либо ограничений? Нет, демократия, конечно, справедлива, – Хелен изобразила кавычки, – но почему справедливость всегда является целью? А как насчет величия? Иногда просто невозможно иметь и то и другое.
– Даже не знаю. Но ведь у равенства есть свои преимущества, разве нет?
– У всего есть свои преимущества, Флоренс. Но, когда все равны, все взаимозаменяемы. Одинаковы, нет никакой разницы.
Флоренс не нашла что ответить.
– Вот скажи мне, когда ты росла, ты действительно думала, что люди вокруг – тебе ровня?
Флоренс неопределенно пожала плечами.
– Ты так не думала, Флоренс. Я знаю тебя, ты думала, что лучше их. – Она сделала паузу. – И, полагаю, ты была права.
– Может быть, – пробормотала Флоренс. Она глотнула виски и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
– Поверь мне, – продолжала Хелен, – если ты всю жизнь будешь искать справедливости, тебя ждет разочарование. Справедливости не существует. А если бы и существовала, это было бы скучно. Не осталось бы места для неожиданностей. Но если ты будешь пытаться достичь величия – ради красоты, ради искусства, ради чего-то запредельного, – именно здесь тебя ждет награда. Вот ради чего стоит жить. – Хелен резко поставила стакан с виски, выплеснув немного на стол. – Я уверена, в моем прошлом есть люди, которые считают несправедливым, что у меня все сложилось так, как сложилось. Кто знает, может они и правы. Но я хочу, чтобы ты поняла: я бы ничего в своей жизни не изменила. Абсолютно ничего.
