Мне нечего бояться. Пусть я совершенно не понимаю, что Клим хочет от меня, одно знаю точно: он сошёл с ума. Иначе никак не объяснить, откуда эта злость во взгляде, откуда жестокость в словах и действиях. Он винит меня в чём-то, говорит о каком-то предательстве, только в этом нет никакого смысла.
Просто человек, которого я любила всю жизнь, стал самым настоящим безумцем. И место ему в психушке.
У Клима в руках нож, который он вертит в пальцах, подбрасывает и ловит за кончик лезвия почти у земли, выкручивает и так и эдак, будто бы хочет показать, как отлично научился обращаться с оружием. Будто собрался испугать окончательно, чтобы перестала бороться, выбросила из головы мысли о свободе.
Только я не могу, потому что не птица, чтобы сидеть в клетке по чьей-то прихоти. Хватит! Я не для того ушла когда-то из отчего дома, чтобы снова быть запертой в четырёх стенах.
– Клим, что ты делаешь?
Я сажусь, подтягиваю под себя ноги, а кожа под свитером после сна в одежде ощущается воспалённой и зудит. Мне бы в душ…
– Успокаиваю нервы.
Нож взлетает ввысь и снова оказывается в широкой ладони Клима. Как он не боится пораниться? Впрочем, разве этот человек умеет хоть чего-то бояться?
– Нет, не сейчас… вообще.
Но Клим игнорирует мой вопрос, продолжая свои игрища. Интересно, он вообще спал этой ночью? Под глазами тени, щёки покрыты тёмной щетиной, а черты лица стали резче, заострились.
И какого лешего меня должно волновать, спал ли он?
– Клим, так же нельзя дальше продолжать! Это безумие! – я пытаюсь достучаться до его здравого смысла, но в ответ получаю лишь взгляд, острее любого лезвия.
– Бабочка, ты помнишь, как мы познакомились? – вдруг спрашивает после долгой паузы, а я тяжело сглатываю.
Помню ли я? Нет, конечно. Потому что Клим был в моей жизни всегда.
– А я помню, – усмехается, разглядывая своё отражение в лезвии. – Мне было четыре года, и родители повели меня в гости. Сейчас я понимаю, что была ранняя весна, март. Как сейчас. Тогда я ничего этого не понимал. Просто мне сказали, что у одного очень хорошего человека родилась дочка, и мы идём её навещать. Подарки купили, а мне вручили большого плюшевого волка. Он был больше меня, такой огромный. И я тащил его, и рук не хватало, а под ногами слякоть.
Клим прячет нож в голенище ботинка, заправляет брючину, всё это время не сводит с меня тяжёлого взгляда. Я ничего этого не помню, само собой, и Клим, кажется, вообще впервые об этом говорит. И хотела бы не слушать, но не выходит – меня будто бы приклеили к прохладной коже диванной обивки.
– Помню, меня отвели в маленькую комнату. Вся розовая, девчачья, а я жуть как не любил все эти девчоночьи прибамбасы. Подвели к кровати, а там… – Клим замирает на пару мгновений, отматывая в своём сознании время назад, а я жду продолжения. – И почему-то показалось тогда, что это не может быть живой ребёнок – таких красивых детей не бывает. Кукла ведь. Обиделся, что меня так разыграли, ткнул тебя, спящую, пальцем в живот – сильно ткнул, а ты заворочалась, но не проснулась. Только схватилась за мой палец крепко и продолжила спать. Можно ли влюбиться в младенца или уже тогда я был безумным извращенцем? Не знаю, но вот, влюбился.
Клим, выдохшись от своего внезапного откровения, замолкает, а я сжимаю кулаки, впиваясь пальцами в кожу ладоней.
– Зачем ты обо всём этом говоришь? Зачем вспоминаешь, мучаешь? Это тоже элемент моего наказания, для которого ты меня держишь тут?
Я не выдерживаю: вскакиваю на ноги, топаю по полу и, схватив с низкого столика какой-то журнал, швыряю в Клима. Он даже не уворачивается, только смотрит на меня, усмехаясь, и это будит внутри ярость. Настоящую, самой чистой пробы, и кровавая пелена перед глазами.
– Успокойся, Бабочка. А то крылья сломаешь.
Слова Клима звучат то ли насмешкой, то ли угрозой, а я задыхаюсь от своей злости.
– Ты, урод, бросил меня! – кричу, озвучивая то, что однажды разбило моё сердце. – Зачем вспоминаешь что-то, говоришь о какой-то любви, предательстве, если бросил? Ворошишь это всё, подонок! Нравится издеваться? Садист!
Рядом на диване лежит моя сумка – её тоже швыряю в Клима и выбегаю из ставшей вдруг душной комнаты. Наружная дверь заперта – после ухода моего мучителя я пыталась её открыть, бесполезно. Потому я несусь вверх по лестнице.
Главное, спрятаться от Клима и его безумных обвинений.
Я обязательно придумаю, что делать дальше. Найду выход. Но я не хочу больше слушать о том, что предала его.
Потому что не предавала. Никогда и ни за что не смогла бы на это пойти.
Но я не успеваю добежать даже до середины лестницы, когда аромат хвои и цитруса бьёт наотмашь.
– А ну, повтори! – слышу отрывистый приказ у самого уха и цепенею. – Повтори, Бабочка, иначе я за себя не ручаюсь.
Глава 13
Клим.
– Отпусти, сумасшедший, – шипит, но брыкаться не пытается. Просто замирает, тяжело дыша, опирается рукой на стену, а я каждой порой ощущаю её гнев.
Гнев – это громадная чёрная туча, которая накрывает нас обоих. Хоть что-то у нас снова есть общее.
Дёргаться Бабочке сейчас опасно: мы находимся на середине лестницы, и один неверный шаг закончится в лучшем случае переломами.
– Повтори, тогда отпущу, – требую, несмотря на то что ложь слышать не хочу. – Повтори тот бред, что ты сказала внизу.
Это уже слишком, и заявления о том, что я кого-то там бросил – за гранью моего понимания. Они просто не вписываются в мою реальность, выбивают из проложенной колеи.
– Бред? Я сказала бред?! У тебя память, что ли, отшибло? – злится и отшатывается от меня в сторону, как от чумного доктора. Опирается спиной на деревянные перила, впивается в них пальцами и смотрит на меня с неприкрытой яростью. – Ты меня бросил. Восемь лет назад. Сначала позвал за собой, а потом бросил. Этот бред ты хотел услышать?
Я сжимаю кулаки до хруста, но Бабочку будто бы прорвало:
– Ты прислал мне сообщение, ночью. Хорошо, что я из дома сбежать не успела, – горькая усмешка, а в ней какое-то неизбывное разочарование. – Просто сообщение. Не знала, Клим, что ты трусливый подонок. Но тогда узнала, спасибо за науку.
– Какое нахрен сообщение? – Делаю рывок в её сторону и опираюсь руками на перила. Между нашими пальцами всего несколько сантиметров, а тела вибрируют в общем тяжёлом дыхании, но приблизиться хоть на миллиметр немыслимо. Иначе все мысли из головы вылетят, и я просто утрачу способность соображать.
А мне нужно разобраться в этой херне, хоть я и не верю ни единому слову.
– Обычное! – выкрикивает мне в лицо, а меня жаром обдаёт, словно в сантиметрах завис над адской пропастью. – Я его столько раз прочла, что захочу забыть, так не получится. «Прости, мы слишком торопимся. Будь счастлива и не ищи меня. Клим». Вот такое сообщение, урод!
