Мы с Алисой пляшем на тонком льду, и меня это заводит. Безусловно и безоговорочно сносит крышу. Сердце бухает в груди до тупой боли, ладони покрываются испариной, а по спине ползёт холодок. И приходится развернуться и уйти, покинуть кухню, пока кто-то не заметил явное уплотнение в районе ширинки. Болезненный, мать его, стояк! Чудеса.
– Мама, ты у тёти Марго ночевать останешься, да?
– Не решила ещё, но ты не жди меня, ложись спать.
Я уже у двери, мне уже не слышно, о чём они говорят. К тому же замечаю в дальней комнате Евгешу, и это отвлекает. Он ходит от стены к стене, вцепившись в мобильный, хмурый, безрадостный. То запустит руку в волосы, взъерошит их на затылке, то безвольно опустит её вдоль тела. Нервничает – без вариантов.
Волнует ли меня, что стряслось у постороннего человека? Нет. Но в голове мигают всеми оттенками красного сигнальные огни: это может как-то отразиться на Маше, Алисе и Костике. Вот вообще бы не хотелось.
Отворачиваюсь, чтобы избавить себя от соблазна подглядывать за Евгешой, снимаю с крючка своё пальто, а за спиной Алиса. Я чувствую её аромат, слышу дыхание, ощущаю её возню. И единственное, что мне сейчас хочется – обернуться, впечатать в стену и долго-долго целовать.
– Ну что, подвезёте меня, Сергей Владимирович? – шепчет, и в голосе чистая провокация.
– Куда пожелаете, – поворачиваюсь к ней, но резких движений не делаю. Потом, всё потом.
Алиса тянется рукой за своей одеждой, но я успеваю первым. Её пальто светлое, очень мягкое на ощупь и пахнет тем неповторимым ароматом, который в моём сознании отныне всегда будет ассоциироваться только с Алисой.
– Прошу, Алиса Николаевна.
Улыбаюсь, а Алиса смотрит неотрывно в мои глаза и медленно, словно погибели моей хочет, просовывает руки в рукава. А я не могу удержаться и наклоняюсь ниже. Вроде бы ничего не значащий жест, и мне хватает всего несколько секунд, чтобы коснуться губами её виска.
Тут же отстраняюсь, пока не зашёл слишком далеко – успеется. Алиса обжигает меня в ответ взглядом ставших ещё темнее глаз, которые сейчас больше похожи на тлеющие в оставленном костре угольки. Даже когда обувается в высокие кожаные сапоги на тонких каблуках, не отводит глаз. И когда медленно-медленно облизывает губы, меня словно кто-то хватает за шкирку и кидает голой задницей на раскалённую сковороду.
– Я готова, поехали, – улыбается и, забрав с полки ключи, громко просит Машу себя беречь.
Я всё ещё подспудно жду, что сейчас выйдет Евгеша, и Алиса попрощается с ним, поговорит, обменяется понятными только им двоим фразами, но мы выходим в подъезд, дверь за спиной хлопает, и я выдыхаю напряжение рваным толчком, освобождаю лёгкие.
Лифт приходит быстро, мы входим, будто бы два случайных попутчика, но стоит дверцам плавно соединиться, отрезать нас от мира, обхватываю Алису за талию, прижимаю к своей груди спиной и даже сквозь многочисленные слои ткани понятно, насколько сильно я её хочу.
Глава 9 Алиса
Сергей оплетает руками мою талию, прижимает к себе так сильно, но не хватает воздуха, а горячие губы снова касаются виска. Замирают там, ловят биение пульса. Он эхом отражается во мне, слышится так громко, будто бы я стою у водопада, и один лишь шаг отделяет от ревущего потока воды, падающего сверху. Кажется, нужно немного податься вперёд, и накроет волной, не выберешься.
В мою попу упирается что-то твёрдое и наверняка горячее. Сглатываю слюну, и самые развратные в моей жизни картинки лихорадочно сменяются перед глазами, заставляют мучиться попеременно от пустынного жара и арктического холода. Температура моего тела сменяется настолько быстро, будто на терморегуляцию у меня есть вся жизнь, а не короткий отрезок времени, отведённый бездушным механизмом медленно едущего вниз лифта.
Я подаюсь назад, прижимаюсь к явно требующему ласки члену сильнее, покачиваюсь плавно вверх-вниз, и реакция следует мгновенно: Сергей утробно стонет, рычит даже и так резко разворачивает меня к себе лицом, что я на миг лишаюсь дара речи, а перед глазами пляшут яркие искры.
– Какая ты… горячая, – выдыхает мне в рот вместе с рваным толчком воздуха. – Моя самая порочная мечта.
– Молчи! – не то молю, не то приказываю и жадно ловлю его губы.
У нас есть всего несколько мгновений, и мне не хочется тратить их попусту. Касаюсь ладонями щетины, глажу её, мягкую, приоткрываю рот, впуская язык Сергея. Он юркий, влажный, сладкий. Я совершенно не понимаю, что делаю, когда прикусываю его, беру в свой плен с такой страстью, на которую не знала, что способна. Сергей шипит, возвращает себе власть над поцелуем и мной, и его руки скользят по моей спине, надавливают в нужных местах. И всё, чего мне хочется сейчас – стонать от удовольствия, настолько его прикосновения, даже сквозь ткань, приятные. Умелые, протяжные, медленные, они сводят с ума, доставляют наслаждение, и я снова ощущаю тугой клубок удовольствия внизу живота.
Сергей не переступает границ, но умело подталкивает к краю. Не держит, но и не отпускает. Даёт возможность в любой момент разорвать поцелуй, отступить, передумать. И это… заводит, провоцирует и лишает рассудка. И я льну к Сергею сильнее, прижимаюсь грудью, и соски такие возбуждённые, что почти больно.
Но отведенного времени так мало, и вскоре лифт останавливается, свет над головой мерцает, а кнопки гаснут.
– Приехали, – хрипло говорит Сергей, а я трусь носом о терпко пахнущий мужским парфюмом кашемир. Так бы и стояла, и наплевать, что кто-то из соседей может войти и разрушить момент.
Мне очень хорошо рядом с этим мужчиной. Настолько, что не хочется задумываться хоть о чём-то, а лишь ловить момент, радоваться ему, наслаждаться каждой секундой. Словно не было ничего за спиной, да и будущего тоже нет. А если только здесь и сейчас. Горячие губы, сильные руки и одно на двоих дыхание – именно то, что мне хочется ощущать.
Створки шелестят, раскрываясь, Сергей снова целует меня в висок – будто мёдом ему там намазано – и выталкивает моё непослушное тело из лифта. В подъезде тишина, и лишь мягкий свет падает на перила, стены, растекается золотистыми лужицами на полу. Я улыбаюсь консьержке, сидящей за высокой полированной стойкой, а та отвечает дежурным кивком. И отворачивается.
В нашем доме, в котором стенки кабинок стерильно чистые, не испорченные матами и признаниями в любви, все вежливые, культурные, но совершенно чужие друг другу. Максимум, что мы позволяем себе – безразличное "здрасьте" при случайной встрече. И я в такие моменты всегда с щемящей тоской вспоминаю дом, в котором родилась и выросла. Где все друг друга знали, могли постучаться "за солью", а на самом деле просто поболтать. Куда убежало это время? Вроде бы, совсем недавно люди не отгораживались за железными дверьми, не прятались за домофонами и кодовыми замками.
– Ты задумалась, – Сергей поддерживает меня за талию, но приблизить к себе не пытается. Просто ведёт в сторону припаркованной под ближним фонарём машины.
