В сече лютой неразумных вразумить,
Зареклись чтоб наши земли воевать!
Всем полягшим родам — слава и почет.
Их деяний не забудет Род-Отец.
Их деяния бояны воспоют,
А мы выпьем поминальную за них!
«Вот она, жизнь войская!», — расслабленно подумал Луня, чуть ли не слезу пуская: «Битвы, походы, пиры, слава и почет. Эх, что ж я раньше-то…»
Внутри заворочалось что-то, какие-то нудные мысли лезли в голову, стараясь пробиться через хмельной морок сытости, слово «раньше» пробудило что-то в молодом роде, вроде как начали возникать чьи-то полузнакомые лица — сероглазая девушка, суровый вислоусый вой, седой и усталый старик, но тут сосед Луни хлопнул его по плечу, мол что грустишь, парень?
Луня охотно принял из чьих-то рук рог с пенным питьем, выпил, и вместе со всеми затянул новую песню…
* * *
Руна, едва путники вошли в горницу, где столы накрытые повсюду были, увидала хозяйку здешнюю, и она поманила девушку, улыбаясь при этом, и улыбка, простая, человечская улыбка на казавшемся холодным и надменным лике богини словно бы подсказала Руне — Магура вовсе не такая, какой кажется, она хорошая, добрая.
Девушка безо всякого страха приблизилась к богине, а та взмахнула рукой, пред нею бесшумно разошлись стены, и Руна следом за Магурой вошла в сокровищницу, огромную, широкую, и всю, до самого потолка заваленную грудами сработанной из злата и свети посуды, нарядами дивной красоты, оружием и всякими безделками, каждая из которых стоила не меньше, чем Дом Старого Корча вместе со всеми его обитателями.
— Нравится? — просто спросила Магура, глядя на горящие глаза Руны, на порозовевшие щеки, на вздымающуюся в волнении грудь: — Приданное твое потеряно было, так я решила помочь тебе, дева, одарить тебя, ибо негоже славной такой, молодой такой и красивой такой деве, как ты, нищебродкой по свету мотаться, без кола, без двора, и безо всякого приданного. Выбирай, примеряй, без стеснения всякого, и все, что по сердцу придется, что по нраву будет, себе бери — мне это вовсе ни к чему, лежит мертвыми кучами, пусть хоть тебе послужит.
— Благи дарю тебе великие, о Магура-Воительница! — низко поклонилась богине Руна, хотела еще что-то сказать, но хозяйка Славных Палат уже вела девушку к ближайшей куче сокровищ, и Руна, углядев лежащие на груде златых цепей подвенечное плтье дивной красоты, изукрашенное самоцветами, светью шитое, все сверкающее и играющее множеством огнистых вспышек, тут же забыло обо всем. Но когда коснулась Руна руками платья распрекрасного, тут же увидала она чуть в сторонке другое, еще дивнее и краше, и к нему, забыв про первое платье, метнулась…
* * *
Зугур, рыча, веретел над головой секиру, и полукруглые лезвия со свистом вспарывали воздух над его головой. Противник, высокий и могучий ар, что бился со щитом и мечом, мелкими шажками отходил к краю ристалища, пригибался, укрываясь за оббитым бронзовыми листами и толстыми медными пластинами усиленным щитом, меч вверху держал, острым концом вперед, словно жало скорпионье, и готовился этим жалом нанести удар вагасу.
Зугур, выбрав момент, прыгнул, ударил секирой со всей дури в самую середку круглого, прочного, на совесть сработанного щита, рассек одну из медных накладок, оставил в бронзе глубокий засек, но щита не разрубил, и ар, воспользовавшись замешкой вагаса, ударил мечом, целя попасть в незакрытое броней горло.
Зугур сумел уклониться, но лишь в самый последний миг. Арский меч пропорол кожу доспеха на плече, задел тело, но это была царапина, пустяк. Зугур отпрыгнул назад, взревел, словно хозяин степи гепард, и ловким, вдоль земли идущим ударом, отсек ару руку, держащую меч.
Тягуче ударил бронзовый гонг — поединок окончен. Сидящие вкруг ристалища на каменных скамьях, ступенчато сбегавших вниз, люди, вои разных народов, завопили, заорали, зазвенели оружием, кто одобрительно, кто негодующе.
Окровавленного ара, потерявшего сознание, унесли с посыпанного песком ристалища, запели рога, и Магура, что восседала на златом престоле в стороне, на высоком белокаменном возвышении, подняла длань свою. Тут же стих ор и гомон…
Богиня заговорила, и голос ее разнесся над всей округой:
— Есть ли еще вой храбрый и искусный, что отважился бы бросить вызов вагасу Зугуру, сыну вождя Зеленого коша?
В молчании застыли вои на скамьях, тупя взоры свои. Ар, которого срубил Зугур, был последним, а до него одолел вагас еще троих, и никто не хотел быть пятым.
Магура подождала немного, потом с полуулыбкой на устах возвестила:
— На ристалище ныненшем вагас Зугур признается самым могучим и искусным воем! Из рук моих получает он награду — златую цепь и на ней камень с ликом моим!
Затрубили рога, загрохотали барабаны, вновь завопили люди на каменных скамьях. Зугур победно вскинул одной рукой вверх окровавленную тяжеленную секиру, потрясая ею, словно легким батажком, и не было в этот миг на земле человека счастливее, чем он.
* * *
— Ну что, волхв? По нраву тебе покои мои чародейские? — Магура, одетая в серый плащ-балахон, склонилась над широким столом, заваленным всяким чародейным скарбом, повела рукой, словно бы приглашая брать и пользоваться всем этим.
А брать и пользоваться было чем: костяные пластиныграмотки, свитки и связки дощечек, покрытых письменами разных народов, амулеты, обереги, кольца, камни, сушенные части зверей земных и иномировых, бутылочки, чаши, кувшинчики и сосуды с живой и мертвой водами, с зелиями разными, с дымами колдовскими, посохи и жезлы, шапки, обувка, плащи разные, и у всего этого какое-нибудь чарное свойство есть.
Шык, усмехнувшись, поклонился шутейно:
— За то лишь одно, что показала ты мне богатства такие великие, для каждого чародея бесценные, до скончания века моего должен я тебе служить. Благи тебе великие дарю, о Магура-Обольстительница, о Магура-Искусительница! И от себя благи, и от спутников моих, кои в сей час один другого счастливее. А теперь скажи мне все ж, о Магура, чего взамен ты желаешь? Нет у нас ничего, чем бы мы отплатить могли, одарить тебя ответно.
Магура странно блеснула глазами, которые вдруг словно бы позеленели, полуобернулась в сторону горящего поодаль, в углу чародейных покоев очага, негромко сказала:
— Не хитри, волхв. Знаешь ты, чего надобно мне, ибо и впрямь ничего нет у вас, кроме одной вещи, но вещица эта стоит всех сокровищ земных дороже, особенно в час нынешний. Меняемся, волхв?
— Ах, вон о чем ты! — притворно удивился Шык, однако побледнел лицом и дышать стал тяжелее, насаднее. Магура кивнула величаво:
— Да, я о камне толкую, что из земель заокиянских везете вы. Сила в нем великая, а я, Воительница, чту силу боле всего и потому хочу владеть камнем этим. А за него дам я каждому из отряда вашего того, чего пожелает он, и с избытком, мне по силам такое, а тебе, волхв, и вовсе весь мир подарю — делай с ним, что хочешь!
