Руна, пока суть да дело, костерок развела, утятину готовить начала, а Луня, присев рядом с волхвом на черный еловый ствол, спросил:
— Скажи, дяденька, а коли и впрямь беры сейчас нагрянут, чего делать-то?
Шык положил сухую, старческую руку на плечо ученика, улыбнулся в усы:
— Не нагрянут. Это место для них словно обережным кругом обведено, далеко поганцы его обходят, даже тела мертвяков своих погрести не отважились. Ну, а коли и соберуться с духом, теперь не страшно — я, когда знаки чарные, что Ар-Тах оставил, осматривал, многому обучился, ибо могучим он был магом, и подвластны ему были великие заклятия.
— А что за заклятия? — спросил Луня, сгорая от любопытства. Шык прищурился, глядя на огонь, что развела Руна, пояснил:
— Не просто учился Ар-Тах у других магов, когда молодым он был, выдумывал чародей и свои волшебства всякие, а те умения, что перенимал он, по своему менял, силу их увеличивая.
Вот я, к примеру, могу ветерок вызвать, чтоб пламя костровое раздуть, а он тем же заклятием, только переделанным на свой лад, мог целую бурю сотворить, да смерчей ненасытных запустить впереди ее. Или огненный шар взять. Я небольшой шарик начародейничаю, и полдня мне после недужиться будет, а Ар-Тах чуть не в полнеба шары делал, и то же слова говорил почти те же, но усиливали, омогучивали слова эти чародейство.
Мне раньше и в голову прийти не могло, что можно так вольно с чарами поступать, меня учили, и родские волхвы, и Великий Вед, что чары точности да усердия требуют. Ар-Тах же чары творил, словно песни пел, по наитию кажный раз слова меняя, мелодию правя. Теперь, посля того, как поглядел я на следы магии евоной, словно глаза у меня открылись. Смотри-ка, Лунька!
Волхв шелкнул пальцами, чародейный огонек, что зажигал он обычно в темных местах, повис перед носом Луни, слабо светясь зеленоватым светом.
— А теперь вот чего…
Шык пробормотал несколько слов, снова щелкнул пальцами, и огонек вдруг окрасился красным, потом желтым, синим, задрожал, распался на десяток подобных себе, и устремились они в разные стороны. Четыре к Зугуру полетели, повисли над древорубом, освещая еловый ствол, чтобы работать ему было удобнее. Зугур обернулся, погрозил волхву кулаком — развлекаешься, мол, а я тут уродуюсь, лесину рублю, но азарт битвы с толстенным деревом уже захватил вагаса, и он вновь застучал секирой.
Четыре светляка к Руне отправились, вкруг головы девушки закружились, цветами разными заиграли. Руна ойкнула от неожиданности, но потом заулыбалась, наблюдая за чарующей игрой светляков, что хороводились в сером вечернем воздухе. Два шарика оставшихся перед Шыком и Луней закружились, вновь в один слились, и пропали, точно и не было их.
— Ух ты! — Луня заблестевшими глазами посмотрел на довольного волхва: — Но, небось, устаешь сильнее после чар таких?
— Ни чуть, Лунька, ни чуть не устаешь. Ар-Тах придумал, как силу чарную не в себе самом черпать, а мощь, что стихии земные, небесные, водные и огненные использовать. Теперь не надо каждый раз с духом собираться, чтобы чары творить, да и силы, что стихии дают, много дюжее, чем то, что даже самый могучий волхв, маг и колдун в себе носит.
— Понятно тогда, почему с богами мог ратится Ар-Тах этот. — задумчиво проговорил Луня: — Выходит, коли не ушел бы он в поход гибельный, смог бы все это ученикам своим передать, и до Веда, и до тебя, дяденька, дошли бы знания чудесные?
— Может и так, передал бы. — кивнул Шык: — А может, и не захотел. Он, Ар-Тах, странный был какой-то. Боюсь, чрезмерная гордыня в сердце его гнездилась, ибо открылось мне еще, что и черным чародейством он не гнушался, решив, что его не покарает смерть неминучая.
— А какие черные чары творил он? — полюбопытствовал Луня.
— Всего не знаю, но одно точно могу сказать — поднимал он тела беров мертвых, навов из них делал, и со своими же соплеменниками, живыми только, биться заставлял. Вот потому-то и смогли ары числом малым всех беров одолеть. Черное это чародейство — навов творить, и за то, что содеял такое, волхву расплата всегда бывает. Мыслю я, Луня, что смерть лютая, что Ар-Таха постигла, и сотоварищей его, такой расплатой и могла быть. А может, ошибаюсь я, и впрямь судьбину одолел Ар-Тах. Судьбину одолел, а вот Владыку не смог…
В этот миг с пронзительным скрипом зашаталась черная лесина, подрубленная вагасом, дрогнула, косясь, начала заваливаться на бок, и Зугур, размахивая секирой, бросился в сторону, крича остальным:
— Пошла, пошла, бойся, бойся!
Шык, вскинув руки, чуть дохнул на падающее дерево меж переплетенных пальцев, и елина, вдруг вертанувшись вкруг себя, удобно легла вдоль самого края просеки, в стороне от людей и от груды приготовленных к погребению арских останков.
— Может, ты бы и сам ее завалить смог, и не надо было мне весь вечер секирой стучать? — удивленно и отдышливо спросил Зугур, подходя к Шыку. Волхв рассмеялся:
— Может, и мог бы, Зугурушка, да только я и сам сейчас не знаю, чего могу я, а чего нет. Поживем-увидим.
— Чего-то больно веселый ты, волхв… — проворчал Зугур, приник к меху с водой, напился, и натягивая берский плащ, добавил: — Кабы плакать не пришлось…
* * *
Путники подошли к поваленной ели, чьи длинные колючие ветви, покрытые множеством аспидно-черных иголок, еще дрожали после падения, и обступили ствол в двух десятках шагов от комля.
Молневый меч насквозь пробивал лесину, и врос в плоть ее, весь залитый натеками черной, блестящей смолы.
— Это ж какая сила у Ар-Вала этого должна была быть, чтобы так клинок в дерево засадить? — с удивлением спросил Зугур, и сам себе ответил: Видать, и вправду, в старину люди могучее нас, ныне живущих, были. Ну что, волхв, как вытягивать его будем? Или опять рубить елку? Боюсь я, меч покорежу…
Шык, присев на корточки, поводил рукой поверх вросшего в дерево меча, сказал:
— Никогда допреж волхвы мечей при себе не носили. Иное у них оружие, и по иному они бьются. Но нам такая битва предстоит, какой еще свет белый не видал, и меч этот Я возьму, и МНЕ он служить будет. А как достать его…
Волхв ухатился за рукоять, дернул легонько, и с негромким скрипом вынул Молневый меч из древесного ствола, точно нож простой из куска масла.
— Вот и все… — разглядывая необычное оружие, пробормотал Шык, а пораженные спутники волхва только рты открыли от изумления.
Молневый меч и впрямь необычен был. Удобная и длинная рукоять, вся светиньим шнуром оплетенная, крестовина в виде сплетающихся меж собой змей, и двухлоктевый клинок, полторы ладони ширины у основания имеющий, и плавно на острие сходящийся.
Меч блистал, точно светился сам по себе, и видно было, что годы деревянного полона не повредили его ни чуть.
— Как будто вчера из кузьни! — потрогав лезвие, удивился Зугур: — Эге, волхв, а тут написано чего-то, не по-арски…
