– Свежего пряничка попробовать не желаете? – спросила главный технолог.
– Я с детства не ем пряники и не пью молоко. Я даже в детском саду пряники не ел. Когда на Новый год давали подарки, я обменивал пряники на конфеты.
– Так ведь это не простой пряник, а сувенирный! У него коржи вином пропитаны.
Боковым зрением я заметил, как к сломавшемуся механизму подошел слесарь Крюков, снял защитный кожух цепной передачи. Наверное, захотел покрасоваться перед девушками, работавшими на пряничном производстве, показать им свое профессиональное мастерство.
Главный инженер хлебозавода итээровский шик демонстрировал белой рубашкой с галстуком. Слесарь нарядной робой похвастаться не мог, зато продемонстрировать рабочую удаль – запросто. Закинул одним пальцем цепь на звездочку – кто такой трюк повторить сможет? Только что механизм стоял и – оп! – заработал!
Забыв о правилах техники безопасности, Крюков электродвигатель не отключил, рукой приподнял цепь, попробовал надеть соскочившие звенья на звездочку. Первая попытка не удалась. Слесарь взялся за цепь поближе к звездочке, вставил на место. Как только звенья цепи и зубцы звездочки совпали, электродвигатель заработал. Крюков отдернул было руку, но было поздно: зубец подцепил его указательный палец и втянул в механизм. В шоковом состоянии, еще не ощутив пронзающей боли, Крюков рванул руку на себя, посмотрел на изуродованный палец и дико завопил: вместо верхней фаланги торчал жалкий обрубок раздробленной кости.
В первую секунду в цехе никто не понял, что произошло. Но когда у слесаря ручьем побежала с пальца кровь, кто-то пронзительно, как в кино, завизжал.
Крюков заметался по цеху, разбрызгивая кровь по пряникам и по полу. Главный технолог побелела. Женщина у разделочного стола крикнула: «Врача! «Скорую помощь» надо вызвать». Но все в цехе остались на месте, словно оцепенели. В наступившей неразберихе я один сохранил завидное спокойствие. Неспешно, словно каждый день имел дело с травмированными слесарями, открыл сумку Крюкова с инструментами, достал синюю изоленту и крепко-накрепко перетянул верхушку оставшейся фаланги.
– Держи руку вверх, чтобы к ней не было притока крови, – сказал я. – Аптечкой пользоваться бессмысленно, надо «Скорую» вызывать.
Главный технолог повела Крюкова вниз. У варочного цеха к ним присоединился дежурный электрик. Он взял Крюкова под локоть – подстраховал на случай потери сознания.
Я бросил изоленту назад в сумку и с победным видом осмотрел цех. У разделочного стола замерли три девушки и две женщины лет сорока. Все они были в костюмах пекаря, состоящих из просторных белых хлопчатобумажных блуз, брюк и шапочек.
Одна из девушек, худенькая крашеная блондинка, смотрела на меня с нескрываемым восхищением. Еще бы! Я только что на ее глазах спас человека. В мешковатой робе оценить ее фигуру было трудно, но девушка мне понравилась, и я решил познакомиться с ней после окончания смены.
Я уже собрался уходить, но вдруг встретился взглядом с женщиной в синем халате уборщицы и замер, не понимая, что происходит.
«Это что еще за ведьма? – мелькнула мысль. – Какого черта она смотрит на меня с такой ненавистью, словно я только что отрезал палец ее любимому племяннику?»
Внешность незнакомки была примечательной. На вид ей было лет шестьдесят. Среднего роста, очень худая, длиннорукая. Некогда темные волосы поседели, но брови остались черными, густыми, сросшимися на переносице. На подбородке белел давний шрам. Темно-карие глубоко посаженные глаза, лицо морщинистое, губы узкие, плотно сжатые, малокровные.
Еще в школе мне запомнилось, как Зоя Монроз увидела «горящие глаза» инженера Гарина
[1] и влюбилась в него без памяти. Гарин, судя по всему, был парень не промах, если с одного взгляда смог растопить сердце первой красавицы Парижа и отбить ее у самого богатого человека в Европе.
Сколько раз, стоя перед зеркалом, я пытался понять, как сделать взгляд «горящим». Классно было бы: взглянул на девушку – и она твоя! Потренировавшись у зеркала, я приступил к практике и потерпел фиаско. От моих «горящих» глаз девушки в лучшем случае отворачивались, а в худшем переходили в наступление: «Чего уставился?»
Прошли годы, и я понял, что такое «горящие» глаза. Старуха-уборщица прожгла меня взглядом до самого сердца, но не любовью, а лютой ненавистью. Если бы ее взгляд мог быть преобразован в тепловую энергию, от меня бы осталась только кучка пепла.
«Могу поклясться, что я вижу ее в первый раз. Эту ведьму я никогда раньше не встречал».
Пару секунд мы смотрели друг другу в глаза. Старуха первая прекратила дуэль, но не потому, что не смогла выдержать мой взгляд. Она просто выплеснула внезапно вспыхнувшую ненависть до конца и решила больше не форсировать события, уйти в тень.
Я дождался, пока уборщица отвернется, улыбнулся понравившейся блондинке и вышел из цеха.
«Черт возьми, на этом заводе творится что-то неладное, – подумал я. – Вначале на меня ни с того ни с сего взъелся главный инженер. Потом – старуха. Я просто физически ощутил, как от нее исходила ненависть. Надо будет разузнать, кто эта уборщица и где я мог перейти ей дорогу».
За оставшиеся дни сентября и почти весь октябрь я несколько раз встречал Горбаша на территории завода. Каждый раз он сухо кивал мне и проходил мимо. После нашего единственного разговора мы с ним больше ни словечком не перекинулись.
С девушкой-блондинкой я познакомился, начал за ней ухаживать, о загадочной старухе-уборщице толком ничего не узнал.
Глава 7
В уголовном розыске Заводского РОВД каждая суббота была рабочим днем. Практического смысла в дополнительных рабочих днях не было, зато Вьюгин мог заверить руководство областного УВД, что его подчиненные из кожи вон лезут ради процента раскрываемости. Любое недовольство со стороны инспекторов уголовного розыска начальник милиции легко подавлял одной фразой: «Вы что, уже все преступления раскрыли?»
Практически все субботы проходили по одному сценарию. Утром инспекторы собирались у начальника уголовного розыска на планерку, потом расходились по кабинетам, пили чай, перекуривали и вновь собирались всем коллективом в одном из пятиместных кабинетов. Слово за слово, начинался спор. Обсуждали футбол или хоккей, международную политику, заготовки на зиму, проблемы воспитания детей или какую-нибудь ерунду, не поддающуюся квалификации.
О чем никогда не говорили, так это о раскрытии преступлений. Обсуждение служебных тем в субботу считалось дурным тоном. Примерно в половине двенадцатого мужики скидывались и отправляли в винно-водочный магазин гонца. Бегал за спиртным, разумеется, я как самый молодой член коллектива. В двенадцать часов водку разливали по кружкам, быстро выпивали граммов по сто пятьдесят без закуски и расходились по домам. Мне выпить не предлагали, так как я считался «субботним резервом» – сотрудником, всегда готовым выполнить внезапно свалившуюся работу. Домой в субботу я уходил на полчаса позже остальных.
