В восемь утра мы заняли свои места в оцеплении. Военный парад и демонстрация трудящихся начинались в девять часов. Нас выставляли вдоль улиц на час раньше. По инструкции мы не должны были допустить перемещения граждан с одной стороны улицы на другую, а также пресечь хождение по проезжей части. Горожане, не успевшие перейти Советский проспект, покорно шли в его начало, где оцепления не было.
В половине девятого на проспекте у площади Советов выстроились части областного гарнизона. Военной техники у них не было, так что танки и БМП по главной площади города не грохотали. За стройными колоннами военнослужащих встали трудящиеся предприятий и учреждений Центрального района.
В девять часов первый секретарь обкома партии обратился с трибуны с поздравительной речью, грянул военный оркестр, войска, численностью примерно два батальона, двинулись вперед. Тут же вдоль оцепления пронесся офицер в светлой парадной шинели с темно-синими петлицами – сотрудник КГБ в парадной форме. Контрразведчики надевали зимнюю форму раз в году, на праздник Октябрьской революции. Какой смысл был в их беготне вдоль колонн трудящихся, никто не знал, но если они демонстративно расхаживали в форменной одежде, значит, так было надо.
Диктор через громкоговорители, установленные на площади и подходах к ней, поприветствовал первый коллектив трудящихся. Рабочие машиностроительного завода ответили дружным «Ура!». И началось!
– Да здравствуют работники кондитерской фабрики, перевыполнившие производственный план на двадцать процентов!
Кондитеры во всю мощь легких кричат:
– Ура!
В колонне следом идут шоферы с автобазы. По дороге они для сугрева распили по маленькой. Настроение после возлияния поднялось, и водители кричат «Ура!» работникам кондитерской фабрики, выражают свой восторг от перевыполнения плана по выпуску конфет и шоколадок.
Мне кричать не положено. Я стою у обочины с каменным лицом и размышляю:
«Хороших конфет в городе днем с огнем не найдешь. Шоколадки появляются на прилавках магазинов только под праздники. Их раскупают за час-два. Кто не успел – может посмотреть, как выглядит настоящий шоколад, в новогодних профсоюзных наборах для детей. Если кондитерская фабрика работает и даже перевыполняет план, то куда ее продукция девается? В Москву отправляют или в братские страны? Братьев у СССР много, на всех континентах, и все они на редкость прожорливые. Сколько план ни перевыполняй – всех не накормишь».
Мне представился африканский мальчик, рассматривающий обертку конфеты «Мишка на Севере».
«Этот мальчик вырастет и будет думать, что мы живем во льдах, медведи у нас по улицам гуляют, зазевавшихся прохожих ловят».
В колонне демонстрантов заиграла гармошка. Трудящиеся весело запели «Катюшу». Снова грянуло «Ура!». Я от нечего делать пустился в воспоминания.
«Когда я был маленьким – ходил в садик, учился в начальных классах, – шоколадок было – завались! В гастрономах из них пирамидки делали. Конфеты продавались в глубоких лотках на любой вкус. Потом, в начале 1970-х годов, сладости куда-то исчезли, а кондитерская фабрика продолжала работать. С мясом была та же история – оно исчезло, оставив вместо себя на прилавках кости для бульона и тощих цыплят с синей шеей.
Как-то, давным-давно, мы с мамой зашли в мясной отдел гастронома у кинотеатра «Космос». Парным мясом были завалены прилавки. У входа в подсобное помещение здоровенный мужик в грязно-белом фартуке топором разрубал на деревянной колоде куски мяса на небольшие порции. Мне особенно запомнился топор, огромный, как у палача в сказках про Средневековье. Где сейчас этот мужик с топором? На рынке мясо рубит? В магазинах-то колод больше нет. Разделывать на порции нечего».
Колонны с веселыми трудящимися шли одна за другой, с небольшими интервалами между коллективами. Мимо милиционеров в оцеплении проплывали портреты членов Политбюро, красные флаги, плакаты с революционной символикой. Гремела музыка из репродукторов, диктор призывал приветствовать криками «Ура!» каждый вступающий на площадь коллектив. «Ура!» кричали даже школьникам, но их поздравляли всех скопом:
– Да здравствуют учащиеся школ Центрального района! Ура, товарищи!
Школьники махали флажками и кричали «Ура!», радуясь, что их отметили наравне со взрослыми.
Работники хлебокомбината в составе колонны Заводского района прошли в одиннадцатом часу. Калмыкова, чтобы позлить меня, специально встала с краю колонны, взяла под руку электрика из булочного цеха. Встретившись со мной взглядом, парень незаметно от Лариски скорчил гримасу: «Я тут ни при чем! Она сама ко мне прилипла». Я кивнул: «Понял». Татьяны среди демонстрантов не было. Ее от участия в демонстрации освободили – ребенка не с кем оставить. Эх, шла бы она вместо Лариски, махнула бы флажком: «Путь свободен! Вечером заходи».
В первом часу дня последний коллектив покинул площадь. Нам скомандовали расходиться. Я поехал к родителям, но не выпить-закусить, а просто поесть. В форме с запахом спиртного сотруднику милиции категорически запрещалось показываться на людях. Для военнослужащих такого запрета не было. В любом ресторане по вечерам сидели офицеры в форме, распивали водку или коньяк. Пьяный офицер Советской армии удивления у прохожих не вызывал, а вот выпивший милиционер воспринимался как вызов обществу, как потенциальный преступник.
У родителей в гостях были соседи, стол ломился от яств и выпивки. Чего тут только не было! Отбивные из купленного «по блату» мяса, домашние соленья, холодец, салаты трех видов, селедка под шубой, колбаса с жиром и без жира, винегрет. Как главный деликатес посредине стола красовалось блюдце с тонко нарезанной красной рыбой. Съесть все угощение за день было невозможно. Остатки с праздничного стола перекочевывали в холодильник и доедались всей семьей еще несколько дней после торжества. Салаты к тому времени заветривались, колбаса становилась жесткой, но не пропадать же добру! Мне доедать подозрительного вида салат не угрожало. Я пришел, поел, а там – как хотите.
Побыв за столом час, я заявил, что вечером снова на работу, и стал собираться домой. Мать собрала угощение, целую холщовую сумку с портретом Михаила Боярского с одной стороны и Аллы Пугачевой – с другой. Я для виду стал отказываться, объяснять, что у меня холодильника нет и продукты могут испортиться.
– Сложишь в авоську и вывесишь за окно! – разъяснила мать.
Я поблагодарил родителей за продукты, попрощался с гостями и уехал к себе, сытый и довольный. Вопрос со спиртным я думал решить на месте. В большой праздник кто-нибудь да позовет к себе за стол.
В общежитии веселье только разгоралось, но чувствовалось, что синусоида не достигнет потолка, а остановится где-то посредине. Дело здесь вовсе не в том, что завтра понедельник и всем на работу, а в недостатке щемящей душу тоски, за которой следовал всплеск пьянства. Праздник разбавлял тоску, разжижал ее, но через какое-то время критическая масса накапливалась, и тогда – держись! Когда вся общага пьяная, ожидать можно чего угодно.
