Вьюгин засмеялся:
– Зайди на той неделе, предметно поговорим, обсудим сроки. Расписку можешь не писать. Я тебе на слово верю.
С первых дней работы в уголовном розыске шефство надо мной взял заместитель начальника РОВД по оперативной работе Геннадий Александрович Клементьев. Как-то, находясь в хорошем расположении духа, он завел разговор о расписке:
– Если бы ты, не задумываясь, стал писать расписку кровью, то Вьюгин тут же выгнал бы тебя и запретил впредь твое имя в своем присутствии упоминать. Доверчивым простачкам, придуркам и подхалимам в милиции не место!
В следующую нашу встречу Вьюгин сообщил, что как только я выйду на работу, мне предоставят комнату в общежитии хлебокомбината. С кем он договаривался и на каких условиях, я не знаю, но территориально хлебокомбинат располагался в другом районе, то есть обычным, законным путем, через райисполком, решить вопрос о предоставлении мне жилья было невозможно.
Получив диплом и лейтенантские погоны, я вернулся в родной город. Впереди меня ждал месяц отпуска, который я планировал посвятить сладостному безделью: чтению детективных романов на диване, встречам с друзьями и знакомыми, пиву, прогулкам по набережной, флирту с хорошенькими девушками.
Но не тут-то было! На дворе стоял август, и этим все сказано. К августу у родителей на мичуринском участке накопилось море работы, которая без меня простаивала. Пару дней я безропотно помахал тяпкой, вскопал грядки, помог починить крышу. Потом начал звереть от отсутствия цивилизации и развлечений.
Мичуринский участок – это заповедный уголок средневековья, где современный городской человек приобщается к труду и быту крепостного крестьянина начала XIX века. Даже хуже! У крестьянина была лошадь, а на мичуринском все приходилось делать руками. Крепостной крестьянин после отработки барщины мог заняться своим хозяйством, я же увильнуть никуда не мог.
Вскоре отец и мать вышли на работу, а меня оставили охранять урожай. Пожив сутки один, я чуть не взвыл от отчаяния: за что мне такое наказание – куковать одному в безлюдном массиве крохотных домиков? Я же четыре года в Омске не на землекопа и не на сторожа учился. На кой черт мне месяц жизни на «свежем воздухе» убивать? Здесь, в мичуринских садах, словом не с кем переброситься. Через забор видны одни лишь спины и зады копошащихся в земле немолодых женщин в синем нейлоновом трико. Вся молодежь в городе, а я – в изоляции, даже магазина рядом нет и пива выпить не с кем.
В субботу, воспользовавшись приездом родителей, я вырвался в город, приехал в райотдел и попросился выйти на работу до окончания отпуска.
«Потом как-нибудь отгуляю!» – решил я и по неопытности ошибся.
Отгулять оставшиеся двадцать дней мне в этом году не дали, а на следующий год про них «забыли».
Вьюгин был в отпуске. Отделом руководил Клементьев. Узнав о моей необычайной просьбе, он искренне посмеялся:
– Допекло тебя сельское хозяйство? Понимаю. Жизнь на мичуринском хуже, чем в деревне. Там городские девки на каникулы приезжают, танцы в клубе, винишко в сельмаге, а тут – работа от зари до зари и радикулит в знак благодарности. На работу можешь завтра выходить, а с жильем как поступим? Ключи раньше сентября ты не получишь.
Ответ я продумал заранее, даже съездил на хлебозавод, посмотрел на общежитие.
– Мне могут предоставить в этой же общаге койко-место?
– Ты пойдешь жить в одну комнату с заводской молодежью? – с сомнением спросил он.
– Геннадий Александрович! Я четыре года прожил в мужском коллективе. Я знаю, как пахнут пропотевшие портянки и какая вонь стоит в казарме под утро. После школы милиции меня ничего не смутит, я в любой коллектив впишусь.
– В среду зайди, я скажу, к кому в общежитии обратиться.
Родители, узнав о моей подлой измене, разобиделись. Они распланировали строительно-полевые работы до самого сентября, а тут безропотный работник взял и смылся, выдумав неправдоподобный предлог – начальство из отпуска отзывает!
– Ты еще ни дня не работал, зачем тебя отзывать? – дрожащим от негодования голосом возмутился отец. – Ты что, специалист, без которого производство встанет? Так и скажи: «Не хочу родителям помогать! Пусть они зимой голодают».
Песенку о голодной зиме я слышал с самого детства, так что впечатления на меня она не произвела. Живут же наши соседи по площадке без мичуринского участка – и ничего, в голодный обморок не падают.
– Андрей, с работой понятно, – сказала мать. – Вызвали так вызвали. В общежитие-то зачем уходить? Тебя что, из дома кто-то гонит? Ты же не знаешь, какие соседи тебе попадутся. Обворуют, без последних штанов останешься.
Неприятный разговор закончился тем, что мать всплакнула, а отец демонстративно перестал со мной разговаривать. Ну и ладно! Свободы без конфликтов не бывает. Хочешь быть независимым – не поддавайся на уловку со слезами, иначе никогда понравившуюся девушку домой не приведешь и стопку водки с усталости не выпьешь.
Старший брат был в отпуске, в другом городе, у родителей жены. Приехав, он попытался наставить меня на путь истинный, но я его даже слушать не стал.
– Юра, о каком долге перед родителями ты мне талдычишь? Я на этом мичуринском участке с пятого класса барщину отрабатываю. Как купили эти шесть соток, так у меня ни одного нормального лета не было. Все мои ровесники в городе веселятся, а я мотыгой в руках картошку окучиваю. Уехал в Омск, и что-то изменилось? Как отпуск – так на участке работы невпроворот. А смысл-то какой в этой работе? Вырастить кривой огурец и его всем показывать: «Посмотрите, какой замечательный огурчик! Без всякой химии выращен». Меня в школе милиции черт знает чем четыре года кормили, может быть, одной химией пичкали, так какой мне прок от одного огурца? Он что, здоровья прибавит? Один огурец на весь год? Сам его ешь.
Брат был необидчивый, поворчал и перестал. Он, кстати, с охотой на мичуринский приезжал, но появлялся там только раз в неделю, на выходные. В субботу к обеду приедет, в воскресенье утром сумку «дарами природы» набьет – и домой, готовиться к новой трудовой неделе.
Брату всегда везло с мичуринским. В десятом классе Юрий заявил, что будет поступать в институт. Вся родня была в восторге, так как в нашем роду еще никого не было с высшим образованием. Для успешного поступления его освободили от всех домашних дел и полевых работ. Юра поступил и последующие пять лет на мичуринском появлялся наскоками. Каждое лето он был занят: то готовился к сессии, то сдавал экзамены, то уезжал в стройотряд. А мотыга и лопата доставались мне.
Уладив дела с родственниками, я заселился в общежитие и первым делом попытался пройти на территорию завода, но вахтерша меня не пустила:
– Ты еще не наш жилец, так что и делать тебе на заводе нечего.
Я подождал, когда получу отдельную комнату, и повторил попытку, но меня вновь не пустили, сославшись на устное распоряжение главного инженера Горбаша. По моим наблюдениям, Горбаш был «серым кардиналом» в руководстве завода и его мнение решало все.
