— В том-то и дело, что ничего, — её густая влага оказалась на моих пальцах. Рванул рубашку на ней до конца – последние пуговицы к другим, отлетевшим к стенам. Сзади что-то снова громыхнуло.
— Твоя кошка ревнует меня, — сиплый смешок Евы. Обеими руками я накрыл её груди. Идеально, как будто созданные для меня, они утонули в ладонях. Твёрдые соски, нежная плоть…
— У неё скверный характер, — с сипом.
Ева извивалась в моих руках, постанывала, натягивалась струной. Мне хотелось видеть её лицо, её тёмные глаза с осколками янтаря в них, её шею, губы. От неё пахло запретом – женщина, к которой мне не стоило приближаться. Никогда не стоило. Родня Алекса, чтоб его! Сестра его драгоценной жёнушки, да ещё и… Мысль о том, что она должна была принадлежать другому только глубже вогнала клин – не отдам.
Озверевший, я развернул Еву к себе лицом. Наступил на штанину её джинсов, спустил до конца и, подхватив её за бёдра, впечатал в стену. Вошёл ударом. Вот они – янтарные крапинки.
— Руслан… — обхватив меня, она сама подставила мне влажную шею.
— Чёрт возьми, — услышав, как что-то позади, ударившись об пол разлетелось на осколки, процедил я.
— У твоей кошки скверный характер, — Ева нашла мои губы. Кончиками ногтей она царапала мою шею. Теперь она была не просто влажная – мокрая. Запах секса, звук секса, выталкиваемый из лёгких раскалённый воздух и темнота её расширенных зрачков – вот и всё, что было реальным для меня здесь и сейчас.
— У всех моих зверёнышей скверный характер, — отпустил одну её ногу, обхватил голову и уже сам стал целовать. Чувствовал, как она дрожит – вначале чуть ощутимо, но с каждым мигом дрожь её становилась заметнее.
Понятия не имею, как я ещё держался. Мне и шевелиться было не нужно, чтобы всё закончилось в ту же секунду. Но на этот раз хотелось не только этого – хотелось, чтобы бездна шоколадных глаз стала ещё бесконечнее, чтобы янтарь превратился в раскалённый уголь.
— Тебе только такие и нужны, — Ева прикусила мою губу. Откинула голову, стукнулась затылком о стену. Пальцы её судорожно сжались, дрожь прокатилась сильной волной, утягивая и меня.
В неё – мокро, до животного остервенения. Впился поцелуем в нежную шею и принялся вдалбливаться в неё, уже не соображая вообще ничего.
— М-м…— голос у уха. – М-м-м… А-ах… — она затряслась, напряглась, громко закричала. Проклятье! Меня едва не свернуло. Продолжая сдавливать её бедро, я опёрся локтём о стену и втиснулся в неё.
— Чёрт возьми… — просипел, чувствуя, как она сжимается вокруг моей пульсирующей плоти. – Чёрт…
— Твоя добыча, — шепнула она, хватаясь за мою шею.
Прижалась, и я, подняв её, кое-как дошёл до ближайшего стула. Сел и посадил её на колени. Она так и дрожала, волосы прилипли к вискам, ко лбу, губы были алыми. Закрыл глаза и почувствовал касание её пальцев, а потом – поцелуй. Положил руку на её шею и толкнул язык. Глубоко ей в рот, перебирая волосы, вдыхая запах ванили и чувствуя себя так, будто только что заново научился дышать.
18
Руслан
Стоя у плещущейся возле ног воды, я сжимал в кулаке пузырёк, содержимое которого только что вылил на песок. Всё, что осталось – тёмное пятно у мыска моего ботинка и почти неуловимый, перебитый солью травяной запах. Серое, слоящееся небо до конца ещё не просветлело. Рассвет, медленный, ленивый, как будто раздумывал, удостоить ли берег своим присутствием. Подбежавшая волна тронула мысок ботинка, попробовала на вкус тёмное пятно и, фыркнув каплями, отступила обратно.
Нутром я почувствовал, что не один. Ева. Бесшумно ступая по песку, она шла ко мне, но я не видел этого. Чувствовал. Дождавшись, когда она встанет рядом, обернулся к ней и одновременно с тем, как взгляды наши встретились, уловил запах кофе.
— Я подумала, что неплохо было бы начать утро с этого, — подала она мне один из бумажных стаканчиков, которые держала в руках.
Ничего не говоря, я взял его. Алекс, сукин сын! Ещё осматривая дом в первый раз я отдал должное приткнутой в боковом шкафу машине для приготовления кофе. Капучино, латте, американо, крепкий эспрессо – стоит только ткнуть пару кнопок. За что я любил этого гадёныша, так это за основательность и творческий подход.
— Где мы? – медленно цедя кофе из своего стаканчика, спросила Ева, глядя вдаль. – Что это за место?
— Слишком много вопросов с самого утра.
— Какая разница, с утра они или вечером, если ты всё равно на них не отвечаешь?
— Если я не отвечаю, зачем ты спрашиваешь?
— Надеюсь, что тебе надоест, — она повела плечами. Свободной рукой обхватила себя и посмотрела на меня. – Такое возможно?
Спросила она это с лёгкой улыбкой и в то же время я понимал – действительно ждёт. Ждёт, чтоб её, пояснений, откровений. Дурацкая бабская манера впутаться туда, куда впутываться им не стоит, даже если перед носом несколько раз промаячил знак «стоп». Добиться своего, выпытать кажущееся им очень важным, хотя на деле ничего важного для них в этом нет хотя бы потому, что есть вещи, решать которые они не приспособлены.
— Может быть, — я потянул её за край свитера, поставил перед собой. – Но не сейчас.
Так и есть, замёрзла. Оказавшись рядом, она тут же прижалась ко мне, и я запахнул полы куртки, укрывая её от ветра.
Кофе пришёлся весьма кстати. Утром, разделываясь с так и нетронутым с вечера мясом, я так и не включил кофемашину. Подставил чашку, насыпал зёрна, но кнопку не нажал. Несколько глотков воды – чтобы не разбудить раскинувшуюся на постели девчонку. Её волосы лентами лежали на подушке, падали на голые плечи. Сползшее одеяло обнажило её почти по пояс, и я мог рассматривать её до тех пор, пока кровь опять не превратилась в жидкую лаву, а в штанах не стало тесно настолько, что впору было нырнуть с головой в непрогретую воду.
Звук работающей кофемашины наверняка разбудил бы её, а этого мне не хотелось. Приступ неразумной сентиментальности, чёрт подери, лишившей меня чашки горячего с утра.
— Так где мы? – в голосе её больше не было требовательности. Тихий, мелодичный, он слился с тихим всплеском, с перекриком чаек. Сквозь толщу облаков блеснуло солнце. – Я совсем не помню, как мы ехали.
— Ты спала, — приподнял её свитер и провёл большим пальцем над краем джинсов.
Ева поднесла к губам стакан. Царапины на её ладони напомнили мне о случившемся вчера, и я, стиснув челюсти, мысленно пообещал себе, что разворошу осиное гнездо. До основания. Доберусь до каждого. Мало не покажется никому. Записка с прилагающимися к букету угрозами лежала в кармане вместе с пустым пузырьком. Несколько слов, чтобы дать мне понять – не суйся. Нет, так дело не пойдёт.
Но теперь придётся думать не только о собственной шкуре, а ещё и о Еве, потому как букет ясно говорил о том, куда именно придётся следующий удар.
