Говорить не хотелось. Как будто любое слово может разрушить что-то волшебное и хрупкое, чем был наполнен этот момент. Я не знаю, сколько мы так стояли – молча замерев и думая каждый о своем. В этом молчании не было неловкости и потребности как-то заполнить паузу. Будто бы нет ничего естественнее, чем вот так стоять рядом.
А потом в одну секунду все переменилось. Большие сильные руки обхватили мою талию, горячие губы прижались к открытому плечу и… И все. Мир замер, остановился, будто кто-то там наверху нажал кнопку «Стоп». Все звуки стихли, краски пропали, а я перестала дышать. Дышала-дышала и – раз! – перестала, просто забыла, как это нужно делать… И все потому, что поперек живота лежали ладони с длинными сильными пальцами, будто имели полное право там находиться, а к голой коже прижались горячие губы. И от этих губ по телу растекался сладкий дурманящий яд. В полной тишине я слышала, как бухает мое сердце, быстрее, быстрее разнося по венам вместе с кровью эту упоительную отраву, которая действовала безотказно и быстро, кружа голову, плавя кости, отчего ноги подламывались будто ватные. Снаружи был холод, такой, что кожа покрылась мурашками, а внутри словно полыхнул термоядерный взрыв. Я судорожно сглотнула и качнулась…
Глава 20
Наверное, это был самый трудный шаг в моей жизни. И все-таки я его сделала. Один шаг вперед. Отчаянный, резкий, на подкашивающихся ногах. Но я высвободилась из плена теплых рук и даже нашла в себе силы развернуться и посмотреть Станиславу в глаза. А вот на этом силы закончились. Потому что не надо было смотреть, а я посмотрела. Потому что его взгляд – жадный, горячий, мужской, моментально выбил почву у меня из-под ног. Потому что невозможно смотреть в эти черные глаза, в глубине которых жарко плещется что-то, и думать. И сопротивляться. Не глаза, а погибель. Моя личная погибель. Тьма египетская…
– Саша… – хрипло сказал он и взял мою руку в свою.
Этот голос – глубокий, низкий, немного шершавый – как контрольный выстрел. От него гудит внутри, а мысли склеиваются и тают, стекая мурашками по спине. И я ничего уже не хочу менять. Я хочу, чтобы время снова остановилось. На этот раз навсегда. Чтобы он всегда вот так держал меня за руку и обжигал таким взглядом.
Да только в нашей истории нет никаких «навсегда». В нашей истории есть только «на три месяца». Точнее – «на два с небольшим». А потом малышка усядется в самолет и улетит к маме, похорошевшей после операции. Лариса найдет мне новую семью с новым хулиганистым отпрыском… А «зая» вздохнет с облегчением. Работа, сделки, контракты… Это сейчас в кругу его интересов временно оказались паззлы, карусели и полнометражные мультики в 3D. Но так не будет вечно. И Станислав с легкостью меня забудет…
А вот я… Я вряд ли его забуду. И чем ближе я его подпущу сейчас, тем невыносимее мне будет потом, в том недалеком будущем без него…
Поэтому мне нужно аккуратно извлечь свою руку из большой уютной ладони. И я сделала это, едва не застонав от невыносимого чувства потери. И улыбнулась. И сказала, стараясь, чтобы голос звучал твердо:
– Станислав. Извините, если я невольно дала повод… Но… профессиональная этика не позволяет мне…
Боже, что за чушь я несу? О, если б у меня была хоть капелька надежды… Накрылась бы вся эта этика медным тазом.
Он сгреб меня в охапку, так что нечем стало дышать. И вот уже целует волосы и шепчет на ухо так жарко, что я с трудом улавливаю слова, плавясь и растворяясь в этом шепоте без остатка:
– Значит, ты уволена. Вот в эту самую минуту.
Конечно. Вот так вот просто. Он идет напролом, чтобы раздобыть желанную игрушку с завидным упорством, невзирая на препятствия и возражения. Знакомо. С такой же настойчивостью Карина пытается заполучить пони.
Но я-то не пони.
– Вы забыли. Вы не можете меня уволить. Карина вам этого не простит… – ровно выговорила я, упрямо высвобождаясь из объятий, прекрасно понимая, что я его не убедила.
Да что там его – я даже саму себя не убедила.
Его руки снова сомкнулись у меня за спиной, щеку опалило дыхание, и я поняла, что если он поцелует меня сейчас в губы – я сдамся. Просто не выдержу и сдамся на милость победителя. И будь что будет. Потому что есть две Александры. Одна – здравомыслящая и разумная, твердо знающая чего она хочет и как правильно себя вести. И вторая – легкомысленная идиотка, живущая одним днем, так как завтра может и не быть, а посему ей вынь да положь, все и сразу. Сейчас. И второй абсолютно наплевать, что первой придется склеивать свою жизнь по кусочкам, когда наступит то самое через «два с небольшим».
Поэтому пришлось срочно собрать все остатки гордости, загнать поглубже вторую Александру и дать слово первой. Пока я окончательно все не испортила.
– Станислав! Вы ставите меня в очень сложное положение, – я обмякла в его руках и с мольбой посмотрела на него. – Пожалуйста, не нужно…
Он замер на мгновение, убрал свои руки и, отступив назад, глухо сказал:
– Извините меня. Видно я все не так понял. Поехали домой.
В его голосе больше не было тепла. И в глазах не огонь, а пепел. Привычное равнодушие каменной стены. Вот и хорошо. Вот и славно. Первая Александра спасла ситуацию, которая выходила из-под контроля.
Всю дорогу мы ехали молча. Теперь тишина была другая. Напряженная, тяжелая, словно перед грозой. Переживем. Зато я поступила правильно. И могу собой гордиться. Но гордиться не получалось, и на душе было ужасно паршиво.
Глава 21
Поднявшись в свою комнату, я сбросила платье, туфли, вытащила шпильки из высокой прически и без малейшей жалости подставила кудри, над которыми мастер бился хороший час, теплым водяным струям. Словно бы стараясь избавиться от любых следов сегодняшнего происшествия. Потому что платье, мягко струящееся по телу и едва прикрывающее плечи, напоминало бы мне обо всем, что случилось… О горящем на плече клейме поцелуя, о том, как легко и надежно находиться в крепком кольце рук. Но самое ужасное – оно напоминало бы о том, чего не случилось.
Смыть следы прически и косметики было легко, а вот сделать то же самое с воспоминаниями и мыслями – куда сложнее. Я ворочалась в кровати, а в голову лезло одно единственное: что было бы сейчас, если бы я его не оттолкнула. Если бы разрешила себе узнать – каков он. Какие на вкус его губы? Каково это – быть с ним?
Воображение тут же рисовало картины, одна другой ярче. Вот Станислав несет меня на руках по лестнице, но не в мою, а в свою комнату, вот платье, струясь, соскальзывает с плеч. И к тому поцелую, что обжег мою кожу, добавляются десятки и сотни новых. Вот я нахожу его губы губами, и растворяюсь без остатка в сумасшедшем вихре…
Впрочем, зачем останавливаться на этом? Раз уж воображение разыгралось, можно представлять и дальше. Вот утром или среди ночи я воровато пробираюсь в свою комнату, молясь, чтобы никто из обслуги меня не увидел.
Вот прячу глаза, когда мы сталкиваемся со Станиславом. Вот чувствую себя неловко. А через день-другой снова оказываюсь в той же спальне. Хотя зачем же ждать так долго? Может, и на следующий же день. Я ведь всегда рядом, стоит буквально руку протянуть.
