С каждой ступенькой становилось все жарче, будто лестница поднималась к жерлу вулкана. И стену трясло будто в лихорадке, и меня трясло вместе с ней. Ну, или ее со мной, но это неважно, потому что его сердце бухало и толкалось в мою ладонь, и мое сердце бухало и толкалось, тесно было ему в коконе дурацкой одежды. Она мешала и больно давила, словно стала мала на десяток размеров, словно я выросла, а она нет. И его одежда мешала, и лестница была слишком длинной, как ожидание. Впрочем, незачем ждать, я и так слишком долго ждала. Я рванула вверх его рубашку на спине и с удовольствием запустила руки под влажную ткань. Он вздрогнул, зарычав, и этот рык холодом скатился по позвоночнику, он был самым прекрасным, что я слышала в своей жизни! Мой зверь, мой мужчина, моя стена…
Нежность кончилась. И лестница кончилась. Для меня. Он жадно сгреб меня в охапку и закинул на плечо, как варвар пленницу, чтобы утащить в свою пещеру или вигвам, или что там у варваров, неважно… Словно больше совсем не мог ждать. Абсолютно, ни капельки. Закинул – и в несколько прыжков одолел бесчисленные ступеньки, пересек холл, влетел в свою спальню и ногой захлопнул дверь.
Глава 24
Я съехала вниз, скользя сквозь кольцо сильных рук по его крепкому телу мягким и горячим своим. Всем, от кончиков пальцев на босых ногах, до губ, носа и лба. Съехала и прижалась, потрясенная невозможными ощущениями. Наши тела сошлись впадина к выпуклости, выпуклость к впадине, изгиб в изгиб, как два кусочка головоломки. Идеально, будто предназначенные только друг для друга, и ни для кого больше. Он коротко и хрипло вдохнул и, невыносимо медленно наклоняясь, накрыл мои губы жадным ртом…
– А-а-х…
Поцелуй длился бесконечно долго. Я растворялась в нем, дрожа и плавясь от едва сдерживаемой страсти, неожиданно узнавая, что счастье может быть таким – огромным, избыточным, невыносимым – почти до слез. Или не почти… По-моему, я плакала, потому что поцелуй становился соленым и влажным. И жарким, глубоким, нестерпимо чувственным, таким, что невозможно дышать. Да и нечем, и незачем.
Его руки тискали и мяли мое тело совсем без нежности, отчаянно, жадно. Будто они имели на это полное право, эти сильные мужские руки с большими ладонями и длинными красивыми пальцами. Наверное, имели, потому что мне было так пронзительно хорошо и сладко, что возражать не хотелось. И думать не хотелось. Совсем… Сквозь дурман я услышала жалобный треск ткани, и сразу стало легко и свободно, и можно было прижаться плотнее к его смуглой коже, немного скользкой от испарины, и потереться об нее, изнывая от мучительного удовольствия…
А потом как-то вмиг стало невозможно больше терпеть, и мы заспешили так, что остатки света померкли в глазах, и весь мир куда-то пропал вместе со своими звуками и запахами. Остались только запахи наших разгоряченных тел, прохлада шелковой простыни, грохот крови, бегущей по общим венам, тяжелое хриплое дыхание одно на двоих, и сердце одно на двоих, и уверенность, что наше «навсегда» – еще впереди…
Упасть на подушки почти без сил удалось лишь под утро. И тут пришел запоздалый страх. И что теперь? Что делать с только что сотворенной восхитительной глупостью? И как дальше жить?
Одно я знаю точно: чтоб там дальше ни было, об этой глупости я не пожалею никогда. Кажется, права была вторая Александра…
Спросить хочется, но никак не решаюсь. А он – будто мысли мои прочитал – заговорил об этом сам. Но заговорил так, что у меня холодок пробежал по спине.
– Кстати, ты уволена.
– Вот так сразу? – я перевернулась на живот и заглянула в глаза этому вероломному негодяю. Зря, ой, зря… Забыла я про погибель-то. И утонула окончательно и бесповоротно.
– Именно… А что ты хотела?
О чем это он? Ах, да..
– А разве не следует объяснить причины? – я потерлась щекой о его плечо. Смуглое, сильное, его так приятно касаться. А я решила ни в чем себе не отказывать.
– Ну… нарушение профессиональной этики подойдет? А еще ты бессовестно хорошо целуешься. Так что, сама понимаешь…
Этот полушутливый разговор ничуть меня не успокоил. И, словно поняв это, Стас сменил тон:
– Думаю, Алена справится. Они вроде бы поладили. Ну, и ты будешь рядом.
– В качестве кого? Рядом?.. – враз осипшим голосом спросила я.
Мне стало неудобно и неуютно, словно подушки и одеяла, которые только что были мягкими, вдруг превратились в жесткие и колючие.
Стас крепко прижал меня к себе заглянул в глаза:
– Должность моей любимой женщины тебя устроит?
И сразу же мир опять стал уютным, а вместе с ним и кровать, в которой я лежала. И руки, которые меня обнимали, тоже были уютными. Но главное – из этого уюта можно не выбираться. Так и остаться в нем.
Оставалось одно «но»…
– Мне будет не хватать Карины… – с грустью сказала я.
– О! Не будет. Она этого не позволит. Ее хватит на всех, не сомневайся.
Я рассмеялась. Это уж точно! Только я не об этом.
– Да нет, после. Когда она уедет.
Станислав приподнялся, облокотившись на локоть.
– Не уедет. Карина остается.
* * *
Я никогда не расспрашивала у Станислава, кто мать Карины – считала, что это неудобно. Захочет – сам скажет. Все, что я о ней знала – это то, что она очень красивая. И, пожалуй, чересчур увлекается экспериментами с внешностью. А вот чего я не знала, так это того, что ее лицо я не раз видела – на экране. Бывшая жена Стаса – актриса. И ей предложили роль, которая «шанс всей жизни». И которая отнимет сумасшедшее количество времени.
Так что его внезапная «командировка» – не командировка вовсе. Он уезжал договариваться с экс-супругой. И договорился.
Бессонная ночь наложила свой отпечаток на мое лицо. Немного темных кругов под глазами и много счастья – в самих глазах.
Я шла в комнату Карины и отчаянно трусила. Как она воспримет главную новость – о серьезных переменах в жизни? И как второстепенную – о том, что няня теперь Алена, а я просто Саша?
– Доброе утро! – бодро сказала я.
Карина сидела на своей кровати и мрачно смотрела на меня. Маленькая копия босса, только с косичками.
Дежавю… Будто теперь она, а не ее отец проводит собеседование. И комната другая, и все другое, а вот пронизывающий взгляд темных глаз почти тот же.
– Привет, – как-то совсем по-взрослому сказала она. – Я остаюсь с вами, вот.
– Ты рада? Или не очень? – осторожно поинтересовалась я.
Карина пожала плечами.
– Двойственное чувство… А вот Джон совсем не рад.
Она покачала ногой, пиная носком туфельки стоящий рядом стул.
– Я очень плохая, да? – буркнула она, не поднимая головы.
– Почему? – растерялась я.
