– Василий Арсеньевич, а другие поляки там есть?
– Вы опасаетесь? – сразу догадался финансист.
– Да, у них большая взаимовыручка.
– Хм… Я не подумал. И правда, в Дворянском банке служат господа Следзевский и Польский-Шипилло, они приятели с Зарако-Зараковским.
– Это фамилия такая – Польский-Шипилло? – удивился губернатор.
– Да, он непременный член правления, уважаемый человек, состоит в чине надворного советника.
– Зараковский тоже имеет классный чин? – испугался Лыков. – Тогда следователь семь раз подумает, прежде чем даст разрешение на его арест.
– Нет, он служит по вольному найму, – успокоил его Беланович. – Ах, Люциан Болеславович, Люциан Болеславович… Какой будет позор на нашем учреждении, когда все всплывет. Скажите, а нельзя провести все как-нибудь без огласки? Секретно, тихим макаром?
Лыков уверил статского советника, что скандал не нужен и полиции, тем более поляк подозревается еще и в шпионаже. При слове «шпионаж» финансист окончательно скис. Губернатору пришлось отпаивать его чаем. Наконец Беланович успокоился и заявил:
– Уволю эту дрянь сразу, как вы мне разрешите. Делайте с ним, что положено в таких случаях. Мне же предстоит трудное объяснение с Петербургом. Хорошо еще, что по вольному найму… Так ведь и в отставку недолго вылететь!
– Вам на него поступали сигналы? – продолжил расспросы сыщик, воспользовавшись тем, что банкир передумал уходить. – Судя по заявкам, он творит махинации два года как минимум.
– Увы, господин Лыков… Если бы вы знали, как туго идет дело с земельными операциями. Покупателей мало, а продавцов пруд пруди. Люди с деньгами неохотно покупают отводы. Тем более здесь, в Смоленской губернии.
– Чем же так плоха наша губерния? – обиделся Кобеко.
Беланович пояснил:
– Вы, ваше превосходительство, начальником здесь только три месяца, четвертый пошел. И, видимо, не до конца понимаете специфику. Губерния у вас в подчинении особенная. Помните, сколько в ней населенных пунктов? Четырнадцать тысяч! Причем большинство мелкие, незначительные. Всего восемь слобод и пятьсот шестьдесят сел, а остальное – хутора, выселки, фольварки… Густо рассыпаны: одно селение на три с небольшим квадратных версты. Число жителей в среднем девяносто семь человек на селение. Как говорится, шагу ступить некуда. А земля худая, плохо кормит, поэтому многие занимаются отхожими промыслами…
– Точно, – обрадовался непонятно чему Кобеко. – Мне вчера подали цифры в самах. Вот, Алексей Николаевич, взгляните.
Сыщик взял предложенную ему бумагу и прочитал: урожайность пшеницы сам четыре и две десятых. Не лучше было и с другими культурами: овес – сам три, рожь – сам три и четыре десятых… Хуже всех родила гречиха – сам две и шесть десятых.
– Вот потому у нас так плохо со здоровьем новобранцев, – не унимался губернатор. – Средний рост – меньше пяти вершков, по-новому – сто шестьдесят три сантиметра. Освобождение от воинской службы получает каждый пятый, а отсрочку по невозмужалости – вообще каждый третий!
Управляющий дал губернатору высказаться и продолжил:
– Так вот, земля худородная, и потому многие кормятся отхожими промыслами. Юхновские землекопы и дорогобужские каменщики известны по всем центральным губерниям. Из Гжатского и Сычевского уездов многие работают на московских мануфактурах. Из Рославльского уезда каждую весну едут в область Войска Донского, где нанимаются на металлургические заводы или на шахты.
– К чему вы нам это рассказываете? – попытался остановить финансиста сыщик.
– К тому, что оно имеет отношение к банковским операциям. Четырнадцать тысяч населенных пунктов, и в каждом земля в чьей-то собственности, а надел мал, урожаи дрянь, приходится выживать. И норовит такой хозяин, если он не в общине, землю продать или хотя бы заложить. Началось это, как вы помните, восемьдесят три года назад…
– Не помним, Василий Арсеньевич, разъясните, – попросил Лыков.
– С самого начала изволите? Ну, попробую. Можно еще чаю?
Беланович вцепился в стакан и начал:
– В тысяча восемьсот тридцатом году в Польше произошло Ноябрьское восстание, в котором сильно была замешана шляхта. И у правительства кончилось терпение. Про шляхту надо рассказывать?
– Надо, – хором ответили слушатели.
– Ну, это такое сословие, аналог нашего дворянства, но со своими отличительными чертами. История там длинная, с четырнадцатого века. Короче говоря, в землях Речи Посполитой шляхта решала все, она могла даже сместить короля. И когда эти территории присоединили к России, наши государи получили не только множество евреев, как довесок к Польше, но и сословие, избалованное особыми правами. Петр Первый рюриковичей за бороды таскал, а они ему при этом руки целовали! А тут огромная прослойка людей, которые короля называли «пан-брат». И при случае могли его попросить вон… Нашим государям такие подданные были как нож острый, а тут еще измена за изменой. То с Наполеоном идут поляки на Русь, то восстают. Николай Павлович шуток не понимал и начал их конопатить. Был создан Особый комитет по делам западных губерний. Он стал шляхту уничтожать, что получило название «разбор шляхты». Все, кто причислял себя к ней, должны были подать об этом подтверждающие бумаги. Вышел знаменитый указ «О проверке документов о дворянском происхождении». В Царстве Польском тогда пятнадцать процентов населения находили у себя голубую кровь, а в Мазовии, например, двадцать пять! То есть каждый четвертый, ха-ха. В России, напомню, дворянство имел один процент жителей.
Так вот, подавляющее большинство шляхтичей, конечно, никаких документов представить не смогли. Оформлять их было дорого, а часто и невозможно. Поскольку у многих фамилий шляхетству было сотни лет, поросло оно бурьяном, грамоты с королевскими печатями не сохранились или же отсутствовали изначально…
– А почему? – спросил Лыков. Он все еще недоумевал, зачем финансист рассказывает ему про поляков, но решил проявить терпение.
– Потому как шляхтичем мог стать, например, рядовой солдат. За проявленную на поле боя храбрость. Шляхта – это привилегированное воинское сословие в Царстве Польском и Великом княжестве Литовском. Податей оно не платило, владело землей от казны, а взамен обязано было воевать, когда начиналась заварушка. Шляхтич приходил на место сбора со своим конем и оружием, да еще приводил ратников. И вот эти ратники тоже могли проскочить наверх, если славно дрались. Бумаги в давние времена писали неохотно, люди и без того знали, что пан, к примеру, Довбор-Мусницкий (это один из наших клиентов) – природный шляхтич. А при Николае Павловиче, решившем проредить капризное сословие, устные предания власти не интересовали. И в результате двести тысяч вчерашних дворян записали в крестьяне-однодворцы. Панцирные и путные бояре угодили в крестьянство поголовно.
– Требуется пояснение, – воздел руки губернатор, которого услышанное заинтересовало больше, чем сыщика.
