– Католики тоже свою веру навязывали силой. И налоги взимали не хуже нас.
– Да, но при Сигизмунде Третьем Смоленск и окрестные города получили магдебургское право
[50]. На Руси о таком и мечтать не приходилось.
Подполковник не сдавался:
– Шляхта присягнула Алексею Михайловичу два с половиной века назад, желая сохранить в новом для них государстве прежние права и владения. Цари их права блюли. А шляхтичи до сих пор на запад косятся!
Статский советник не полез за словом в карман:
– Не забывай, что Михаил Глинка и Николай Пржевальский тоже шляхтичи. За что же ты всех мажешь одной черной краской?
– Но агентурная организация Людвига целиком состоит из них!
Алексей Николаевич рассердился:
– Вы, контрразведка, за деревьями уже не видите леса. Смоленские дворяне – верные слуги царю, я тебе назвал громкие фамилии, но не убедил. А ведь именно здесь война с Наполеоном стала восприниматься как Отечественная. Именно смоленские дворяне обратились к Александру Первому с просьбой создать народное ополчение, и здесь он подписал свой знаменитый рескрипт об этом. Не путай их с белорусской шляхтой. Смоляне присягнули Алексею Михайловичу добровольно. Кстати, на Девичьей горе. Кто не хотел, уехал в Речь Посполитую, и власти им в этом не препятствовали. Дворянство быстро приняло православие, стало русским по духу и по привычкам. А белорусская шляхта попала в Россию после раздела Польши, на полтора века позже и не по своей воле. Они успели полонизироваться, принять католичество. Ты подменил одно другим и даже не заметил этого. Люди, которых контрразведка поймала на шпионстве, – потомки не смоленских дворян, а путных и панцирных бояр. Это низшая категория бывшей шляхты, тех, кто приехал сюда как в колонию, при польских королях. У них застарелая обида: были слуги королю, а стали при Николае Первом крестьянами-однодворцами. Почитай повесть Лажечникова «Внучка панцирного боярина», там про это написано. Их мало, но они сплочены. И действительно ставят себя выше мужиков, а на панов смотрят снизу вверх. Готовый кадр для польской агентуры.
Смутившийся было Продан ухватился за последнюю фразу:
– Вот! Поляки всему виной!
Алексей Николаевич посерьезнел:
– Я часто бываю в Варшаве. И давно уже понял, что поляков нам в составе империи не удержать. По совести, отпустить бы надо. Большой самостоятельный народ – почему они не могут жить в своем государстве?
– А как это сделать? – так же серьезно ответил Продан. – Нация поделена, как они сами говорят, между тремя черными орлами
[51]. Предположим, мы отпустим наших поляков. А два других орла? То, что ты предлагаешь, – химера. Если уж создавать независимую Польшу, такое решение должны принять все три императора. Но это же невозможно…
– Проблем полно, согласен. Даже если императоры согласятся, сами паны упрутся и все испортят. Там же фантомные боли прежней Речи Посполитой от можа до можа
[52]. Сорок три года, что они владели Смоленском, для них достаточно, чтобы снова забрать его себе.
– Вот! – Игорь Алексеевич обратился к молчавшему до сих пор капитану Сферину. – Сам все понимает, а только играет мне на нервах.
– Не на нервах я играю, а ищу решение. Легкого нет, но и оставлять так, как есть, нельзя, – стал оправдываться Лыков. – Начнется война – на чью сторону встанет десять миллионов российских поляков?
Продан опять сел на любимого конька:
– Йозеф Пилсудский за них уже решил. Готовит на деньги Габсбургов будущую польскую армию. И шпионов-диверсантов в наших городах! Ах, шляхта, шляхта. Мало ее Николай Первый драил, так и не выветрил панский дух. Хорошо, пусть не смоляне, пусть белорусы… И не все, а только обиженные боярские потомки… Не поверишь, Алексей Николаевич: весь восемнадцатый век они фрондировали. Бежали православия, читали польские книги, жен себе брали с запада, а не с востока. При Анне Иоанновне за польские книги начали бить кнутом и ссылать в Сибирь. И браки с паненками запретили. Вроде бы шляхтичи притихли, стали в наши храмы ходить… А вот так столкнешься и поймешь, что все это маскировка.
Подполковник подумал и добавил:
– Надо еще разобраться с управляющим. Как его – Беланович? Фамилия нерусская. Тоже из шляхты? У него перед глазами агенты недружественного государства опутали шпионством всю губернию. А он ничего не замечал. Подозрительно! Приголубил панов, всем говорит, что они хозяйничают лучше, чем русские. Нет, я впишу его в рапорт начальству как лицо, в отношении которого необходимо провести секретное расследование.
Лыков опешил, потом сказал неодобрительно:
– Когда начнется война, вы, военные, заберете большую власть. И своей шпиономанией запугаете и общество, и себя. Такое начнется… За нерусскую фамилию в тюрьму будете сажать?
В «десятом классе» – в ящике под вагоном.
Продан нахмурился и скомкал разговор. Сыщик простился с офицерами и пошел в полицейское управление. Надо было искать Вячиса. Огромного сутулого бандита, говорящего по-русски с акцентом, никак не удавалось найти. Не такой уж большой город Смоленск, но убийца как в яму провалился. Как говорят армейские, приспособился к местности. Или он уже сбежал в другие края? Выехал в «десятом классе» w и теперь гуляет по России?
Алексей Николаевич собрал весь состав отделения и начал его песочить:
– Чего сидим сложа руки? Почему не трясем агентуру?
– Трясем, да толку нет, – оправдывался за всех Грундуль. – Видать, не все норы я знаю. Затаился и ждет, ждет… Понятно чего.
– Это чего же? – не понял Лыков.
– Ярмарки Вознесенской, вот чего. В город приедут тысячи людей, такая толчея начнется, что слон и тот затеряется. И под шумок Вячис выскочит наружу.
– М-да… Видимо, на это у него и расчет, – согласился питерец. – Когда начнется ярмарка?
– Двадцать третьего мая, в праздник Вознесения, и продлится пять дней.
– Надо успеть до праздника.
– Надо успеть, – согласились все надзиратели.
Как уже бывало, руку поднял Сапожников:
– Есть наводка, не знаю, насколько она серьезная. Мишка Бульенов в пивной лавке Буренковой купил вчера корзину пива.
– Ну и что? – хмыкнул Ткачев. – Купил пива… Эка невидаль. На то и пивная лавка.
