И когда дверь салона открывается, нервно тянусь рукой в «стильному» узлу Ярославны, в последнее только мгновение притормаживая, чтобы не испортить.
Аиша…
Горло сжимается от такой красоты.
От головы до белых носочков сапог утянута в серебристое платье из тяжёлой, стилизованной под традиционную, ткань. Сложная вышивка крупными белыми цветами. Широкие рукава. И горло закрыто до самых ушек. Крупные серьги до плеч. Волосы собраны строго наверх. Глаза яркие и огромные, губы не накрашены и очень нежные.
На плечах накидка из белой норки.
Я сглатываю.
Как же я её в Дагестан повезу с братьями знакомить. Украдут же! Тут охрана нужна.
Да и здесь украдут!
Опомнившись, срываюсь с места, чтобы подать ей руку.
Набираю в вибрирующую грудь воздуха, чтобы выразить свой восторг. И сдуваюсь, расплываясь в улыбке и разводят руками.
Вау.
— Ты без меня такая не ходи… — прокашливаясь, хриплю я.
— Сочтем за комплимент.
Глава 33 — Традиции
Припарковав машину, мы идём под длинной деревянной аркой, обвитой искусственным плющом и живыми цветами.
Я ничего не вижу кроме еë гордого профиля.
— Ты такая красивая… — шепчу я, прижимая к губам кисть. — У меня от тебя голова кружится.
Ресницы на мгновенное опускаются, она прикусывает губу.
— Это в тебе горная кровь говорит?
— Наверное…
— Боже мой, сколько людей! — шепчет мне Аиша, держа под руку.
— Такие традиции. В детстве вообще ни одной свадьбы не видел, где меньше двухсот человек. Здесь почти весь цвет диаспоры.
Три огромных открытых шатра с газовыми вертикальными тенами, в центре под открытым небом площадка, застеленная коврами. На постаменте музыканты.
Вокруг шатров припаркованы около пятидесяти машин.
— Женский шатер, — киваю на белый полог. — Туда мужчины не вхожи. Там незамужние девушки и молодые жены, в основном. Без сопровождения оттуда не выйдут.
— Очень строго?
— Да нет… Во многом уже напоминает классическую свадьбу но некоторые традиции остались.
— Невест воруют? — распахивает она с наигранным ужасом глаза.
— Воруют, но по сговору с невестой обычно. Потом идут уже каяться к родителям невесты со сватами, выкупают. А тем деваться некуда. Ночь в доме жениха… Уже всё, только за него замуж. А так, если силой увезли и потом родители не договорятся, сесть можно, а то и пулю отхватить… Братья у наших невест резкие.
— Ты не похож на лезгина! — косится она на меня.
— Да я по крови только на четверть, — пожимаю плечами. — Дед по матери был лезгияром. На три четверти я — русский. Но я своих кровных и не помню.
— Вообще ничего не знаешь про них?
— Ну, почему, рассказали добрые люди. Кровный отец русский был, мать наполовину. Нагуляла… Дед не принял меня. Избавились, как только родился. А сами всей семьёй уехали от позора куда-то. У нас вообще детей не бросают, это редкость. Родственники забирают. Но то законных, не в браке если родился, семья отца заберёт, родичи. Но это был не мой случай. Поэтому и в интернате у нас почти одни русские были. Бывший заброшенный убогий садик на краю света. Человек двадцать беспризорников, персонала — два человека. А потом отец меня забрал и интернат расформировали.
— Как он тебя нашёл?
— Мы в город сбегали иногда. Я подрался на улице с Рустамом. Кровища, сопли, слюни… — смеюсь, качая головой. — Он разнял. Говорить со мной начал. Ну и…
— Спасибо ему. Он жив?
— В пансионате. После инсульта. О нём хорошо заботятся, я слежу за этим. Пойдём отца невесты поздравим.
— Почему у нас руки пустые? Мы без подарка? — шепчет Аиша.
— У нас деньгами и золотом обычно. Невесте в калым. Если муж бросает или погибает, то она потом живёт на эти деньги. Сейчас тоже это уже атавизм. Но в диаспоре этот обычай чтят.
— Твой брат заплатил за невесту?
— Ну это не совсем — заплатил. Скорее — застраховал. Здесь, на чужой территории калым — это страховка для их незащищённых девочек.
— Жалко девочку.
— Хасан уважаемый человек. Попробует Рустам нажестить с невестой, ему от диаспоры хорошо прилетит. Она хорошо воспитана, чистая, послушная. Объективного повода у него нет, которым можно хоть что-то оправдать. У неё три старших брата. Она пожалуется. Своих они защищают. Это к иноверкам сквозь пальцы…
Мы подходим к мужчинам.
— Хасан…
— Бессарион!
Оставляю руку Аиши.
Обнимаемся, хлопая друг друга по спине.
— Поздравляю от всей души. Вот и породнились!
Он переводит взгляд на Аишу.
— Аиша. Невеста моя… — виновато улыбаясь, опускаю взгляд.
— Здравствуйте, — рука Аиши дёргается вверх.
Э, нет!
Не допуская намёка на рукопожатие, ловлю её руку, сжимая кисть. Чужих женщин у нас трогать нельзя.
— Здравствуйте! — благосклонно кивает Хасан. — Нашу выбрал, молодец. Красавица! Царица! А мои сыновья всë норовят чужих. Так и сказал им — благословения не будет!
— Не надо так строго, Хасан. Здесь тоже бывают хорошие девушки.
— Аиша… — хмурится. — А отец кто?..
— Я не совсем «ваша», — вежливо улыбается она. — Моя семья издалека.
— Хасан, — протягиваю ему в стеклянной коробке коллекционную золотую монету. — Это для Малики. Пусть у неё всë будет хорошо, и это ей не пригодится. А перейдёт в наследство её сыну, твоему первому внуку.
— Хорошо сказал! Спасибо. Проходите к столу, угощайтесь.
Сыну…
Опускаю взгляд.
— Бессо… Что-то не так?
Отмахиваюсь от тяжёлых мыслей.
Небо ещё ничего не решило. Мой сын всë ещё может родиться первым.
Поднимаю на неë взгляд, улыбаюсь.
— Невеста…
— Не говори им так! — распахивает она возмущённо глаза.
— Неприятно быть моей невестой?
Мы идём по краю ковра.
Джигиты отжигают лезгинку.
— Приятно, но…
— Значит, будь. Вот и всё.
— Бессо, давай, отожги! — поднимают бокалы с вином старшие.
— Но… — ещё раз пытается она.
Я понимаю руку, подталкивая её за талию и заставляя под музыку сделать её оборот под моей рукой.
