Сил нет ни на что. Он ведь и на меня так смотрел, когда предлагал сыграть пару.
Я поверила!
В квартире, едва раздевшись, я фотографирую цветы, которые недавно подарил маме какой–то мужик с работы. Выкладываю в соцсеть. Следом «Мурано». Пишу: «Та–ак приятно! Спасибо, М!»
Пусть им тоже будет плохо. Не только мне одной.
Проходит пять минут: Юля не смотрит истории. Отписалась от меня, наверное. Тогда я бросаю фотки в чат танцевальной группы. Жду. Жду. Прочитано и Юлей тоже!
Удаляю и пишу:
«Простите, ошиблась!»
Юля выходит из чата. Молча.
Следом чувствую горечь. Такой силы, что тошно. Ну что же я делаю! Ей ведь так плохо! Я вовсе не мечтаю о том, чтобы она потеряла ребенка. Жалею, что сказала ему это. Жалею обо всем, что сделала ей.
Если бы только было возможно отмотать время! Падаю на кровать и зажмуриваюсь. Она никогда меня не простит. Никогда не свете.
Это Матвей виноват во всем. Я беру телефон и пишу:
«Пап, привет! Можно приеду к тебе на пару дней?»
«Что–то случилось, Любаша?»
«Меня... парень обозвал шлюхой и ударил. Мне плохо».
Телефон тут же вибрирует от входящего вызова.
Глава 32
Юля
Римма Владиславовна объяснила, что Матвей обычно приезжает позже десяти, иногда за полночь. Я поначалу думала, что дождусь его, но потом не удержалась и задремала прямо в его постели.
В его спальне.
Хотя в планах такого не было. Особенно после фотографий, что скинула Люба.
Римма Владиславовна предложила постелить в гостиной, я с радостью согласилась. Вместе мы достали из шкафа одеяла, подушки, простыни. Но потом бабуля ушла спать, а я... заглянула одним глазком к Матвею. Открыла его шкаф, осмотрелась. Как всегда порядок, всё на своих местах. Только вот моих вещей больше не было. Он или убрал куда–то запасное белье и майки, или выбросил.
Но и чужих шмоток тоже не нашла. Та самая полка была пустой. Поэтому я решилась и прилегла в его кровать, обняла подушку. Буквально на минуточку.
Очень трудно держать с ним дистанцию. Чувства подогревают физическое влечение. Бороться с ними — ежедневная пытка. Все выходные Матвей готовился к экзаменам, зубрил. В понедельник работал. Сегодня написал контрольную работу и поехал на завод. Я ужасно соскучилась.
Мы, конечно, безумные! Друзья, решившие закопать топор войны, чтобы родить и воспитывать ребенка. Это настолько странно и плохо, что даже хорошо. Мне нравится. С тех пор, как Матвей всё узнал, стало спокойнее.
Повалявшись некоторое время, я вспомнила наш петтинг в этой самой кровати. Горячие требовательные поцелуи, которые раньше смущали, теперь же просто думать о них сладко. Глубже вдохнула его запах, зарылась лицом в подушку. Еще одну зажала между ног.
Стало жарче. Наверное, мы никогда не будем вместе. Но при этом на веки связаны. Он не оставил меня в трудной ситуации, а я больше не буду обижать его. Никогда.
Мысли стали совсем вязкими, я потонула в запахах, ощущениях и поцеловала однотонную наволочку. Заплакала от эмоции и от того, как сильно он мне нужен. Потом сжала ноги и испытала оргазм. Сильный, и в то же время незаконченный. Украдкой сворованный у хозяина квартиры. Но достаточный для того, чтобы вырубиться в этой самой позе на чужой постели.
Хлопок входной двери не слышу.
Звуки душа — тоже. Просыпаюсь от яркого света, который тут же гаснет. Дергаюсь. Следом матрас проминается под весом. Доносится обеспокоенный шепот:
– Прости, я не знал, что ты здесь спишь. Не заметил твою одежду.
– Сюрприз, – отвечаю всё еще сонно. – Я постелила себе в гостиной, но пока ждала тебя — уснула. Ты поздно.
– Да, задержался. Всё из рук валилось. – Он наклоняется и едва ощутимо гладит по щеке. Чувствую запах его геля для душа. – Был очень плохой день. Я пойду в гостиную тогда, спи дальше.
– Может, полежишь со мной и расскажешь?
Он мешкает. Потом забирается под одеяло и ложится совсем близко. Обнимает одной рукой. А я обнимаю его. Закидываю на него ногу. Матвей намного удобнее подушки.
Запаха становится больше.
– Как ты думаешь, Юль, – начинает он шепотом. – Я плохой человек?
Улыбаюсь, собираясь отшутиться. Но затем понимаю, что не вовремя. Провожу ладонью по его колючей щеке.
– Хороший. Очень хороший. Кто тебе такое сказал?
– Что ни сделаю, всем плохо становится. Это какой–то нескончаемый ад. Всю мою жизнь, наверное, с рождения.
– Неправда, не всем. Мне сейчас хорошо.
Его губы прижимаются к моим в легком поцелуе. Я чувствую, что он улыбается, и целую в ответ. Раз, еще. Наши языки касаются. Нежно, медленно. Мы пока не пускаем друг друга себе в рот. Лежим под одеялом и пробуем. Я задираю ногу повыше, Матвей обнимает крепче.
Становится вдруг тепло–тепло. И спокойно.
– Я проспал половину смены в больнице, – перечисляет он, – едва не завалил предмет. Обидел девушку, из–за чего на душе паскудно. На заводе станком чуть не отпилил себе палец.
– Матвей... осторожнее.
– Иногда я не вижу рамок. Не понимаю, что плохо, а что норм.
– Ты всегда можешь спросить у меня, – шепчу. – Я тебе на что, Мот?
Он хрипло смеется. Потом говорит:
– Точно. Без тебя было ху**о.
Прикусываю губу, размышляя.
– Кроме тебя у меня и друзей–то нет. Если бы ты меня прогнал, мне бы никто не помог.
– Я никогда тебя не прогоню.
– Даже если у тебя будет жена и четверо детей?
Он снова улыбается.
– Заводить жену и четверых детей было бы большой ошибкой, учитывая близость нашей с тобой дружбы.
Смеюсь тихонечко.
– Ты намекаешь, что из–за меня у тебя никогда не будет нормальных отношений? – Продолжаю злорадно: – Ты прав. Я не просто мать твоего будущего ребенка, я твой самый близкий друг. А ты мой – единственный. Я не дам тебе жизни. Ха–ха! Меня даже не смущает, что ты парень моей подруги. Я лежу в твоей постели в одних трусах и майке.
– Моя эгоистичная девочка, – с усмешкой. Одобрительно. Тихо.
Пробирает от этих слов.
Чмокаю его в щеку. Матвей отвечает так же быстро и звонко.
– Я хочу всё исправить, Юль. Хочу, чтобы всё наладилось.
Мы касаемся носами. И я выдыхаю, расслабившись. Близость его тела ошеломляет. Прелюдия – просто разговаривать и гладить друг друга.
– А я, Матвей? – спохватываюсь, встрепенувшись. – Я очень плохая, да?
