А за ними уже тянулись новые глумы. По одному и группами, одинаково черные и одинаково заторможенные, они шли и шли, точно на только им слышные звуки дудочки Гаммельнского крысолова.
Мите стало страшно. Посреди Москвы средь бела дня происходило что-то необъяснимое, какая-то чертовщина.
«Надо звонить графу, – подумал мальчик, – или Громыко. Или в милицию?»
Спрятавшись за серебристым «пежо», Митя кусал губы. С одной стороны, позвонить не проблема – вот он, телефон, в кармане лежит. С другой, – а вдруг окажется, что у дурацких глумов в этой хибаре сейшн какой-нибудь? Сидят они там, музыку свою идиотскую слушают, ну, может быть, таблетки глотают и травку курят... А может, и нет!
Как назло, не вспоминалось ничего подходящего из Цинь Линя. Древний китаец наверняка писал что-то про трудность принятия правильного решения, но Митя или не дочитал до этого места, или банально забыл.
Еще несколько глумов черными тенями пересекли двор и пропали за дверью. Над голыми ветвями тополей торчали перевернутыми свеклами купола какой-то церкви. Хрипло каркнула ворона. В дальнем конце двора появилась парочка пенсионеров с собачками...
«А, была – не была!» – решил Митя, выпрямился, поудобнее пристроил рюкзачок за спиной, и с самым независимым видом двинулся к зловещей двери.
Перед тем, как потянуть за круглую железную ручку, он отметил про себя, что на стене возле верхней петли нарисована черная бабочка. Точно такая же, как на щеке Антошки.
Глубоко вдохнув, Митя приоткрыл оказавшуюся неожиданно тугой дверь и скользнул внутрь, в тревожный полумрак...
* * *
Казалось, этот молчаливый марш по совершенно темным тоннелям не закончится никогда. Вокруг Мити мерно вышагивали глумы, десятки глумов, и если бы не они, мальчик давно уже потерялся бы. Но постоянно натыкаясь на идущих, Митя сохранял направление, стараясь не отстать.
Конечно, Антошку он давным-давно упустил из виду, и дело было даже не в кромешной тьме, царящей вокруг. Просто глумов оказалось так много, что даже на свету Петрович затерялся бы среди одинаково черных причесок и одинаково черных одежд.
В подземелье Митя попал по ржавой лестнице, ведущей из пристройки метров на десять вниз. Когда железная дверь хлопнула у него за спиной, он вдруг ощутил, что совершает большую глупость, вторгаясь на чужую и явно запретную территорию. Но тут следом в пристройку вошло еще несколько глумов и, чтобы не раскрыть себя, Мите пришлось вместе с ними спускаться под землю.
И вот он чуть ли не час бредет вместе с другими глумами куда-то, и ему уже даже не страшно. Ему – никак. Никак – и все! Потому что в этой сырой, вязкой темноте «как» быть не может...
Тоннель закончился – Митя понял это по ставшему гулким эху шагов. Вокруг по-прежнему царил мрак. Зато появился холодный ветерок, принесший с собой запах ржавчины, болота и горелой пластмассы.
А потом из темноты начали выплывать звуки.
Поначалу еле различимые, они слились в прекрасную и возвышенную мелодию, которая очаровывала, звала, манила куда-то, и Митя неожиданно почувствовал, как успокаивается. Никто не собирался его обижать. Тут вообще никто никому не хотел зла. И ребята, шагавшие вместе с ним по тоннелю, вовсе не были какими-то оболваненными и заколдованными биороботами. Просто вся та, верхняя жизнь по сравнению со здешней удивительной музыкой для них казалось ничего не значащей ерундой.
Впереди вспыхнул неяркий, приятный свет, какой дает живое, теплое пламя. Из мрака выступили облицованные темно-красным гранитом своды, лепнина, покрытые пылью узорчатые люстры.
«Это же метро! – понял Митя, – Только вот станция какая-то неизвестная... На „Киевскую“ чем-то похожа. Или нет, скорее на „Комсомольскую“!»
Глумы начали останавливаться, некоторые разбредались в стороны, теряясь за колоннами. Митю же потянуло вперед, туда, где потрескивали вокруг огромного, метра три в диаметре, темного шара с десяток факелов.
Неожиданно тихая музыка начала набирать мощь, одновременно наполняясь звучанием множества различных инструментов. Величественный орган, многоголосие труб, трагичный вой виолончелей, плач скрипок, пение флейт – все сплелось в удивительном, колдовском хорале, мгновенно притянув глумов к возвышению с шаром.
Митя не сразу заметил появившегося в свете факелов человека. Вначале его неприятно удивило, что невысокий мужчина зачем-то обрядился в черный шелковый плащ до пят и напялил на голову рогатую вороненую корону. Выглядело это как-то театрально, неправдоподобно. Но вот музыка чуть стихла, и человек заговорил. Его глубокий, сильный голос зазвучал под сводами станции, и Митя почувствовал, как по спине побежали мурашки...
– Друзья! Я ждал вас – и вот вы пришли! Только здесь, в убежище свободных и равных людей, ощущаем мы радость от бытия! Только здесь не довлеют над нами каменные плиты того, что рабы условностей называют законами жизни.
Друзья! Отринем же мерзкое прозябание! Тьма с нами! Тьма даст нам все, чего мы только пожелаем! Будьте свободны! Будьте сам собой! Я, Темный Мастер, начинаю нашу мессу во славу великой тьмы и безграничной свободы!
Он умолк, высоко воздев руки, и шелковый плащ затрепетал, точно крылья черной исполинской бабочки. Митя вспомнил про рисунок на щеке Антона и огляделся в надежде, что увидит одноклассника. Но в полумраке разобрать среди окружающих его глумов, кто из них кто, было совершенно невозможно, тем более что у всех пришедших на заброшенную станцию лица буквально светились экстазом, делая их похожими друг на друга.
И тут музыка грянула в полную силу!
Неистовый поток звуков подхватил Митю, зашвырнул его куда-то в бездонные пропасти, поднял до самых звезд – и отпустил, оставив свободно падать, падать, падать...
Все происходило будто во сне. Мальчик ощущал свое тело, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Зрение раздвоилось – или это он сам раздвоился?
Один Митя наблюдал удивительные, фантастически прекрасные картины – огневые закаты над широкими озерами, теплый муар осенней листвы на склонах холмов, головокружительно высокие, облитые синеватым снегом горные пики, бескрайние степи, напоенные ароматами цветущих трав...
Но вместе с этим он видел, правда, плохо, нечетко, и темную станцию, и окружающих его глумов. Адепты Темного Мастера полностью отдались во власть волшебной музыки. Кто-то из них стоял неподвижно, закрывая ладонями лицо, кто-то извивался в такт звукам, танцуя удивительные танцы. Кто-то, опустившись на холодный пол, беззвучно рыдал, сладко улыбаясь сквозь слезы...
И тут Митю словно током дернуло!
Видения прекрасных пейзажей завертелись с калейдоскопической быстротой – и пропали. Мальчик, вздрагивая и кусая губы, застыл на месте, а метрах в пяти от него, среди мешанины облаченных в черное тел, двое глумов бесстыдно занимались тем, о чем Митя до этого лишь читал или видел в Интернете.
Но самое ужасное было вовсе не в том, что под воздействием колдовской музыки люди потеряли голову. Девушка, что сладострастно извивалась, сидя верхом на своем партнере, и в приступе неземного блаженства растирала ладонями недозрелые острые грудки, выглядела один в один как Самойка!
