Опершись локтями на ручку тележки, усмехается. Выпрямившись, снимает маленькую вешалку у меня над головой и рассматривает трусы с чебурашками, после чего молча бросает их в корзину.
— Мы точно не в детском отделе? О, какие милые! Возьмём?
Демонстрирую Феде набор повседневного нижнего белья с собаками корги в женском и мужском варианте. Это серьёзно кто-то носит?
— Я это не надену, — чрезмерно серьёзно предупреждает он, будто эти трусы угрожают его чести и чести его предков.
— Ты что, сноб? — смеюсь я, перебирая стопки и хихикая. — Я никому не скажу. Никто не узнает. Так что?
— Не-а, — отвечает рассеянно, глядя куда-то поверх моей головы.
— А если я попрошу? — обнимаю его за шею, встав на цыпочки.
Его глаза опускаются на меня, а потом снова смотрят за мою спину. Из них пропадает всё веселье. Обернувшись, не вижу ничего примечательного.
— Я умею просить, Феденька, — тяну к себе его голову, прижимаясь губами к его скуле. — Может, мне просто с трансформерами поискать? Бамблби там, Оптимус?
Плечи Феди под моими пальцами напрягаются, и я оборачиваюсь опять, только на этот раз вижу в паре метров от нас застывшую в проходе парочку покупателей. Девушка, с виду наша ровесница, и женщина, судя по всему, её мать. Они обе блондинки и сходство между ними семидесятипроцентное.
И они обе смотрят на Федю, хотя женщина пытается отвести глаза. А вот девушка смотрит на него так, что я чувствую себя третьей лишней, потому что Немцев смотрит на неё так же...
Напряженно. Сжав челюсти и нахмурив широкие брови.
Замолкаю и стекаю с его шеи, бегая глазами от одного к другому.
— Привет… — говорит блондинка, метнув в меня быстрый взгляд. — Прими мои соболезнования...
— Привет. Спасибо, — кивает Федя, убирая руку с моей талии. — Добрый день, — обращается он к женщине, которая отвечает кивком и сдержанной улыбкой.
— Ты давно вернулся? — спрашивает блонди, снова посмотрев на меня и поджав губы.
— На неделе, — отвечает Немцев.
Смотрю в его лицо, подняв глаза.
Он… просто неисправим. Я клянусь, просто неисправим! Потому что сегодня воскресенье, и его ответ, он вообще ни о чём не говорит. Но мне плевать на это… мне плевать, потому что эта сцена выбила весь воздух из моих легких. Потому что между ними двумя витает такое напряжение, что его ощущаю даже я! К горлу подкатывает внезапный ком, впервые рядом с ним я чувствую себя лишней.
— Ясно… — слышу за своей спиной. — Ну, пока?
— Увидимся, — кивает Немцев.
Кидаю связку трусов в нашу корзину и, обернувшись, холодно смотрю на девушку. Она миловидная. С грудью не меньше трёшки и стройными, обтянутыми джинсами бёдрами.
Смотрит на меня несколько секунд и переводит взгляд на Федю, будто собирается сказать что-то ещё, но в итоге разворачивает тележку и скрывается за стеллажом вместе с женщиной.
Прочистив забитое комом горло, сипло спрашиваю:
— Кто это?
Глава 20
— Одноклассница, — коротко отвечает Федя, мотнув головой на забитые текстилем полки. — Выбрала?
Молчу, вцепившись в ручку тележки. Смотрю в его глаза, когда поворачивает голову. Он отвечает мне каменным спокойствием, а я могу думать только о том, как он на неё смотрел… На свою “одноклассницу”.
Внезапная неуверенность в себе и в нём обрушивается на меня ледяным потоком.
Бегаю глазами по смуглому лицу. По упрямо выпяченному подбородку, по плотно сомкнутым полным губам. По каждой знакомой черте его грубого, вечно серьёзного лица.
Ему… определённо нравятся блондинки.
Каким ветром его занесло на мою территорию? Рыжую, веснушчатую, напрочь лишённую груди? Ему всё это нравится, вот каким. Ему нравится моя кожа, мои волосы. Исходя из его кошмарных комплиментов — он мой со всеми потрохами! Мой! Но если бы я увидела эту “одноклассницу” со спины, не отличила бы от безупречной фрау Евы, которую он трахал так, что та таскалась за ним как какая-то пиявка.
Он выбрал её, потому что ему нравятся худые блондинки. С длинными ногами и сиськами третьего размера!
Это открытие шокирует меня настолько, что я расширяю глаза и приоткрываю рот.
Глаза Немцева сужаются, когда видит на моём лице отпечаток глубокой работы мозга.
— Да... — отвечаю, сделав глазами ещё один круг по его лицу.
Он не любит, когда его лицо рассматривают. Он много чего не любит...
Опустив подбородок, разворачиваю тележку на месте и толкаю её к кассам, ни разу не обернувшись. Я не оборачиваюсь даже тогда, когда на ручку рядом с моими ладонями ложатся загорелые ладони Феди, а его грудь прижимается к моей спине. Чувствую его бёдра своими. Чувствую всё, что находится у него в трусах. Через тонкую ткань леггинсов — это как тереться о него голой кожей. Внутреннюю сторону бёдер покалывает. Нет, тереться о него голой — это совсем не то же самое...
— О чём ты сейчас думаешь? — раздаётся у меня над ухом.
Тихо, но с угрозой, на которую мне плевать.
Мне плевать на всё, потому что прямо сейчас лента транспортёра у кассы начинает медленно расплываться перед глазами.
Я не понимаю, почему меня до таких глубин души затронуло существование этой блондинки! Просто я думала… что я для него единственная. Да, единственная и неповторимая. Как он для меня. Сейчас я понимаю, что никогда раньше не влюблялась. До него я даже близко не представляла, что значит влюбиться в парня.
Смотрю на дорожки вен, проступающие на тыльной стороне его ладоней, и хрипло отвечаю:
— О том, что мы забыли купить оливки. Сходишь за ними?
Смаргиваю слёзы и слегка поворачиваю голову, чтобы взглянуть на его квадратный подбородок, но цепляю краем глаза жёлтое пятно у соседней кассы. Одетая в ярко-жёлтый бомбер блондинка выкладывает покупки на ленту и встречает мой взгляд своим. Скривив губы, задирает нос. Она красивая, это даже павлину понятно, а я сегодня похожа на чучело. Помятая, растрёпанная и без трусов.
Поправив на своих плечах Федину куртку, резко отворачиваюсь и начинаю выкладывать собственные покупки, чувствуя, как в горле собирается горечь. Я думала, мы вернёмся в квартиру и я приготовлю ему “день рожденский” обед, плавно перетекающий в ужин. Наш ужин. Только он и я. Но теперь мне ничего не хочется.
— Ты мне мешаешь… — Веду плечами, намекая, чтобы Федя убрал руки и выпустил меня.
— А ты мне — нет… — Чувствую его дыхание на виске.
— Ты за оливками пойдёшь? — бездумно смотрю в пространство.
— На хрен твои оливки. — Убирает руки, выпуская меня.
— Как хочешь… — Прохожу через кассу и начинаю паковать продукты в дурацкие полиэтиленовые пакеты.
