Моё сердце перестаёт биться.
От ужаса за них обоих меня почти парализовало!
Кладу ледяную руку на стекло, наблюдая за тем, как посреди двора останавливается чёрный “Рендж Ровер” с номером, состоящим из трёх семерок. Из водительской двери выходит Федя в наброшенном на голову капюшоне толстовки. Быстро подлетает к задней пассажирской двери, и оттуда вылезают две маленькие ноги, обутые в розовые резиновые сапоги.
— Мам, она со мной. Всё хорошо, честно… — с замирающим сердцем смотрю на то, как Федя помогает моей сестре выбраться из этой огромной тачки.
Кажется, мой любимый предпочитает всё огромное и просторное. Просторные дома, просторные машины… и ещё мою грудь...
— Ладно, — выпустив пар, мама немного успокаивается, наверное, ещё потому, что улавливает в трубке звонкий голос Адель. — Кого ты за ней послала? Бабушка там в шоке!
— Я его люблю, мам… — говорю, осознавая эти слова как никогда отчетливо.
Оборачиваюсь на звук приближающихся голосов и вижу своих мокрых путешественников. Адель звенит смехом, вприпрыжку врываясь в пространство между гостиной и кухней, и, крутя головой во все стороны, пищит:
— Ничего себе! Вот так хоромы...
— Средненькие…
Улыбаюсь, услышав любимый хрипловатый голос, и сжимаю трубку, впиваясь глазами в худощавую фигуру хозяина. Не заметив меня, Федя кладёт руку на шею сестры и разворачивает её в сторону кухни, откуда в гостиную просачивается яркий свет.
Остаюсь одна в темноте, через арку наблюдая за тем, как Немцев осматривает кухню, спрашивая у брата:
— Где моя Тыква?
— У тебя на голове, дебил.
Адель заливается смехом, объявляя:
— Приветики!
— Кого его? — давит мне на ухо голос матери. — Ты что... беременна?
— Нет!
— Что у тебя там происходит?
Там, на кухне, Немцев чешет голову, заглядывая в противень и разглядывая салатницу. Немного хмурый, как обычно, но такой чертовски расслабленный. Я планировала приготовить ещё яблочный пирог. Для этого ждала сестру. Она любит помогать мне на кухне, хотя готовка интересует её не так сильно, как цифры.
Но я теряю эту мысль, когда Федя начинает разбирать свои карманы, вываливая на стол телефон, ключи от машины и… банку оливок…
Мои губы разъезжаются в глупейшей улыбке.
Чёрт…
Немцев…
Как же я тебя люблю.
— Тоня, ты уже не со мной? — хмыкает в трубку мама. — Я дождусь от тебя хоть какого-то рассказа?
— Потом, мам, — хочу поскорее закончить разговор, чтобы оказаться рядом с ним и сказать ему об этом, хотя я говорила только вчера. — Просто, я… не приеду.
Теперь я знаю это точно. Знаю на все сто, наблюдая за тем, как он присоединяется к брату, налегая на нашу форель. Уплетают её, склонив друг к другу головы и тихо переговариваясь.
— В смысле? — слышу удивлённый голос отца на том конце провода.
Так и знала, что они разговаривают по громкой связи!
— Я тут останусь… до сентября.
Это абсолютная ложь, в октябре я тоже вряд ли вернусь, но решаю не поднимать эту тему прямо сегодня. Я ещё не думала, что делать с учебой и своей жизнью в Москве, просто знаю, что всё будет теперь по-другому, потому что я теперь не одна. Не сама по себе. Я чувствую это. И я знаю, что не смогу, если он далеко.
— Где? В городе? — изумлённо уточняет отец. — Ты чё, родная, головой ударилась?
— Орлов… дай мне...
— Орлова, я разговариваю с нашей дочерью.
— Пап, я влюбилась. — Мне кажется, это весомый аргумент и он должен его понять.
Когда-то они с мамой тоже влюбились и сделали всё, для того чтобы быть вместе.
— Ну так разлюби, — категорично заявляет он. — И шуруйте с Аделькой домой!
— Ой, ты серьёзно? — возмущается мама.
— Её бабушка привезёт… — вставляю я.
— То-То, — вздыхает отец. — Что за дурь? Я с двадцати двух пашу как лошадь, чтобы тебе туда возвращаться не пришлось. Чё ты там забыла? Чё ты там делать будешь? Помидоры сажать?
Я… не знаю.
— Жить? — спрашиваю его.
— Не тужить, ага. Домой!
Сглотнув, говорю:
— Нет.
— Тыква!
— Его зовут Фёдор Вячеславович Немцев.
— Как? — опять изумляется папа.
— Я завтра позвоню, — говорю быстро. — Эм-м-м… пока…
— Тоня!
Кладу трубку, потому что Федя снова набрасывает на голову капюшон и выходит из кухни, в которой Адель принялась глумить голову его брату:
— Зачем тебе такие волосы? А кольцо в носу? А тату у тебя есть?
— Боже, чудовище, ты откуда? — тихо изумляется Кирилл.
Засунув телефон в карман толстовки, выбегаю из полумрака гостиной. Федя сворачивает к входной двери, и я лепечу, не поспевая за ним:
— Ты куда?
Резко затормозив, разворачивается на месте и раскрывает для меня руки, потому что я двигаюсь на него именно так — собираясь без прелюдий на него вскарабкаться. Повисаю на его шее и целую так, будто мы год не виделись. Срываю с головы капюшон и зарываюсь пальцами во влажные волосы. Он без заминок пускает меня в свой рот, подхватывая руками ягодицы и сжимая их через лосины. Целую его так жадно, что он дышит часто и громко, когда хрипло повторяю свой вопрос:
— Куда ты?
— За твоим чемоданом… — говорит немного удивлённо, пока я покрываю поцелуями его лицо. — В багажник...
Щёки, упрямый подбородок, скулы, всё… Опять нахожу его губы и целую их. Хватка на моей попе становится стальной. Быстро справившись с удивлением оттого, что я набросилась на него как оголодалая, он набрасывается на мои губы в ответ и забирает всю инициативу, хрипя:
— Притормози… ребёнок в доме.
И не один. Их тут стопроцентно два.
Между своих бёдер чувствую твердый бугор его ширинки. Смеюсь, обнимая ногами его талию и соединяя наши лбы.
— Ты скучал? — шепчу игриво, целуя его шею и прижимаясь к ней носом.
— Кхм… да? — отвечает он.
— Это не интервью, — дуюсь я.
— А-а-а… — разочарованно тянет Федя.
Смотрю в его лицо и легонько целую губы.
— Я скучала...
— Ты где была? — прикрывает глаза, когда начинаю мягко трепать волосы на его затылке, а его руки в ответ гладят мою спину.
— С родителями разговаривала…
Его тело напрягается, как и его лицо. Открыв глаза, сглатывает, и его кадык дёргается.
