Книга Право на жизнь. История смертной казни, страница 5. Автор книги Тамара Эйдельман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Право на жизнь. История смертной казни»

Cтраница 5

У племени овамбо (германская Западная Африка) вождь Каниме недавно вздумал приучить быка к работе. В тот момент, когда быку пытались проткнуть ноздри, он ударом рога выбил глаз одному из туземцев. Сейчас же был сделан вывод, что человек, потерявший глаз, околдован. Принялись разыскивать колдуна, который должен обнаружить виновника. Колдун указал на одного из слуг Каниме. Последний, будучи приговорен к смерти, бежал. Каниме, однако, бросился за ним в погоню на лошади, настиг и убил его. В следующем году один из моих соседей в одно прекрасное утро отправился в полном здравии на ловлю лягушек, до которых они большие охотники. Бросая копье, он глубоко поранил себе руку, потерял много крови и умер от кровотечения… Через три дня колдуны начали искать, кто околдовал моего соседа. Я воспротивился этому. Однако мне ответили: «Если мы не обнаружим омулоди и не убьем его, то мы, может быть, все умрем».

При этом «обычные» способы убийства признаются недейственными – обычно считается, что колдуна надо либо утопить, либо сжечь, и только тогда его злобный дух будет побежден.

Но одновременно с этим огромный массив материалов, собранных в разных частях света, показывает, что племена, живущие на догосударственной стадии развития, выработали множество механизмов, позволяющих не убивать тех, кто совершил убийство или нарушил религиозные табу. Наказание, безусловно, должно свершиться, но не обязательно в виде лишения жизни. За убитого могут назначить выкуп, при этом не всегда возмещением служит определенное количество овец или других ценностей. Принцип «жизнь за жизнь» принимает подчас самые неожиданные формы: роду или племени убитого могут выдать самого убийцу или, если он бежал, его родственника – изначально, очевидно, предполагалось, что для казни, и во многих случаях так и бывает, но в то же время этнографический материал показывает, что часто это оказывается «возмещением» потери члена общества. Выданный человек переходит в род убийцы и становится его членом – каким бы удивительным ни казалось нам такое установление.

«Весьма распространенным, известным в истории… представляется порядок, по которому в случае убийства обиженной группе выдается один из членов виновной группы. Переходя в новую группу, этот выданный по общепринятому обыкновению включается новой семьей в ее состав на правах кровного ее сочлена, как бы замещая убитого. Этим же строем идей объясняется распространенный, например, у американских индейцев порядок, по которому забранные во время войны пленные распределяются между теми семьями, которые потеряли во время войны своих членов, причем пленники, пройдя обряд усыновления, входят в новую семью полноправными членами и получают имена убитых», – писал историк Марк Косвен и приводил самый разнообразный материал, иллюстрирующий такой обычай: «…у карачаевцев обидчик входил в пострадавшую семью; после церемонии, представляющей собой распространенный особенно у кавказских народов акт усыновления и состоящий в сосании груди матери убитого, преступник становился родным сыном. Точно так же у кумыков убийца, проделав церемонию испрошения прощения, становится не только "кан-кардаш" (родным по крови) сыном для родителей, братом для братьев и проч., но и вступает во все права убитого. Вместе с тем между всей родней обеих сторон устанавливается отныне такое родство, которое считается равным родству по отцу» [13].

Трудно представить себе дальнейшую жизнь убийцы среди рода убитого, его отношения с новой матерью, отцом, братьями – все это совсем не похоже на наши представления о вечно продолжающейся вендетте, следующей за убийством. Кровная месть, безусловно, существовала и существует до сегодняшнего дня – об этом речь пойдет ниже, – но ясно, что одновременно в разных местах мира делались попытки отреагировать на убийство не местью, а возмещением потери. И возмещение это было не просто экономическим. Если бы речь шла о потере кормильца, то мог бы быть выплачен большой выкуп, пригнаны стада, принесены какие-либо ценности, а если уж необходимо отдать человека, то можно было бы передать в семью убитого, например, раба. Однако если убийца входил в род убитого, то таким образом не только восполнялась «рабочая сила», но как будто возрождалась уничтоженная жизнь – пришелец занимал то самое место в родовой, семейной структуре, где из-за него образовалась брешь.

За многие преступления, в том числе убийство, карой для виновного становилось изгнание. Можно резонно возразить, что это почти всегда та же смертная казнь. Одинокий человек, не имеющий за спиной поддержки общины, родных, богов, легко становился жертвой любого встречного – или безутешного мстителя. Не случайно Каин, отправляясь в изгнание, сказал: «Наказание мое больше, нежели снести можно». Одиссей, попав в страну феаков, пробирается к царскому дворцу, но не знает, как его встретят. Поэтому Афина окутывает его темным облаком – делает невидимым. Так он получает возможность пробраться внутрь дворца, и все замечают путника только в тот момент, когда он опускается на пол рядом с очагом, то есть просит защиты у домашних богов. Теперь он в безопасности.

Изгнание – страшное наказание, судьба изгоя в обществе, где люди не мыслят своей жизни вне принадлежности к коллективу, трагична, но все-таки в этом случае вина за совершенное «убийство убийцы» падет не на изгоняющую его общину, а на кого-то еще. Кровь прольется на другой земле. Абсолютно бесчеловечные, «драконовские законы», принятые в Афинах Драконтом, запрещали тому, кто лишил жизни убийцу, принимать участие в священных церемониях. Пусть свершилось наказание, но этот человек все равно был осквернен. А вот если убийца лишался жизни на его собственной земле, это не должно было «налагать скверны и требовать искупления» [14]. Воздаяние за пределами общины не казалось таким страшным.

Не исключено, что невероятно жестокие, с нашей точки зрения, телесные наказания, которым подвергали людей в самые разные эпохи и в разных частях земного шара, – это, как ни странно, тоже в какой-то мере способ замены смертной казни казнью «частичной». С точки зрения древней магии часть равносильна целому: можно было уничтожить врага, совершив магические обряды над фигуркой, в которую был вложен его волос или ноготь, или же приворожить любимого, предварительно заполучив какую-то частицу его тела. И точно так же, отрубая вору руку или отрезая богохульнику язык, их символически казнили – но при этом оставляли в живых, не совершая нового убийства.

Казнь как успокоение убитого

Если с точки зрения членов рода или племени казнь оказывалась неизбежна, все равно сохранялась мысль о том, что любое убийство влечет за собой наказание. Поэтому казнь – еще и тяжкая необходимость: если не покарать убийцу, то дух покойного будет недоволен и его гнев обрушится на тех, кто отказался от мести. Даже духов убитых врагов надо было задабривать, потому что они ведь тоже были лишены жизни.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация