И поэтому, помимо репрессий, обрушившихся на республиканцев – которых казнили, сажали в тюрьмы, отправляли в лагеря, где они должны были работой «искупить» свои преступления, у которых отбирали детей, воспитывая их в ненависти к «злодеяниям» родителей, – то есть помимо послевоенного террора, ставшего продолжением ужасов гражданской войны, в Испании вплоть до смерти Франко существовала и «обычная», политически не окрашенная смертная казнь. Но, конечно, она – как и любая смертная казнь – на самом деле тоже имела политический оттенок: Франко продолжал создавать свою Испанию, он «сражался как с настоящим, так и с прошлым: он ополчался на девятнадцатый век, отравленный либерализмом, на восемнадцатый, породивший Просвещение и масонство, даже на семнадцатый век со всеми его неудачами. Корни великой, единой Испании каудильо обнаруживал только в еще более раннем периоде – в Испании Фердинанда и Изабеллы»
[142].
С 1940 по 1975 год в Испании, помимо непосредственных репрессий против республиканцев, было казнено по меньшей мере 126 человек. Среди них, естественно, были революционеры, проходившие по статьям о терроризме, – документированы приговоры, вынесенные 26 людям, плюс Хулиан Гримау, приговоренный в 1963 году к смерти за «военные преступления», – но остальные 100 человек были казнены за убийства с разнообразными отягчающими обстоятельствами – изнасилованием, разбоем, поджогом – или за убийство родителей. Что характерно, c 1944 по 1963 год убийство мужем жены, застигнутой им в постели с другим мужчиной, или убийство отцом дочери младше 22 лет, которую застали «на месте преступления» с мужчиной, наказывалось изгнанием из дома на расстояние не меньше 25 километров. Женщина, обвиненная в измене мужу, могла попасть в тюрьму на срок от шести месяцев до шести лет. Едва ли испанские законодатели читали Соборное уложение – просто их мышление удивительным образом перекликалось с представлениями русских законодателей XVII века.
Как видим, «убийство чести» считалось в идеальной Испании Франко куда менее серьезным преступлением, чем измена жены мужу. И еще одна важная деталь: большая часть приговоренных была задушена гарротой, старинным испанским приспособлением для казни. Лишение жизни было чем-то традиционным и модернизации не подлежало.
Во всех странах, о которых речь шла выше, после падения диктаторских режимов смертная казнь была упразднена. Будем считать, что нет ее и в России, пока действует мораторий.
Однако среди стран, казнивших при авторитарных правительствах, есть такие, где продолжают казнить и сейчас.
Цена жизни в Японии
В Японии в течение довольно долгого времени смертная казнь рассматривалась как нечто само собой разумеющееся. Однако во времена изысканной и утонченной эпохи Хэйан она не применялась целых 346 лет. В 810 году был казнен буйный аристократ Фудзивара-но-Наканари, брат императорской фаворитки, вмешавшийся в борьбу за власть. Через четыре века в книге «Хогэн-моноготари» об этом событии будут вспоминать так:
Так, в частности, было во времена августейшего правления императора Сага, когда глава Правого отряда дворцовой охраны Наканари для того, чтобы вернуть на престол прежнего императора Хэйдзэй, организовал заговор. Он был приговорен к смертной казни. Но тот, кто умер, назад не возвращается. Считается, что дальняя ссылка без права вернуться в столицу – это то же самое, что смертная казнь.
После гибели Наканари казней больше не было. Что это – проявление характерного для эпохи Хэйан стремления к мимолетной красоте, наслаждению ароматом цветка или стихотворной строкой? Увы, мы знаем, что придворная изысканность далеко не всегда идет рука об руку с милосердной юстицией. Может быть, просто в течение нескольких веков императоры чувствовали себя достаточно сильными, чтобы не обрушивать смертельные наказания на подданных? Но вот в 1156 году разразилась гражданская война – «Смута годов Хогэн», когда несколько самурайских кланов – все те же Фудзивара, Минамото, Тайра – боролись за власть и влияние на императоров. И с этого момента казни возобновились. К этой же эпохе относится возникновение и упорядочивание правил ритуального самурайского самоубийства – сэппуку. Считается, что первым сэппуку совершил знаменитый воин, обладавший, по легенде, сказочной силой и неукротимым нравом, – Минамото-но-Тамэтомо, человек, который, как рассказывали, мог выпустить стрелу из своего огромного лука с такой силой, что она однажды пронзила не только доспехи противника, но и прошила насквозь его тело и пригвоздила несчастного к седлу лошади. О нем же говорили, что он одной стрелой смог потопить вражеский корабль, пробив его днище. Когда Минамото-но-Тамэтомо был захвачен врагами в плен, они тут же приказали перерезать мышцы на его левой руке, чтобы он не смог больше натягивать лук. После этого искалеченный воин был отправлен в ссылку на далекий остров, но, когда рука зажила, он продолжил борьбу и в конце концов, снова потерпев поражение, вспорол себе мечом живот.
Через 24 года другой представитель того же клана, Минамото-но-Ёримаса, осажденный врагами в прекрасном павильоне Феникса буддийского храма Бёдо-ин, поступил так же. Этот старый воин был еще и поэтом и, прежде чем распороть себе живот, начертал печальное стихотворение на своем боевом веере (было у самураев и такое оружие). После этого сэппуку стало вариантом благородной смерти для самурая, его привилегией, отличавшей представителей военного сословия от простонародья, а позже – и видом достойной казни для воинов-аристократов.
Уже упоминавшаяся знаменитая история 47 ронинов, вошедшая в плоть и кровь самурайской культуры, прекрасно демонстрирует бытовавшее тогда отношение к жизни – и к смерти.
В 1701 году знатный даймё (правитель провинции) Асано Наганами в замке Это, резиденции сёгуна, напал по неизвестной причине на другого вельможу – Киру Ёсинаку. Он не успел убить своего врага, но все-таки обнажил меч. Вытащить оружие в замке правителя считалось серьезным преступлением – тем самым была нарушена ритуальная чистота резиденции, а, как мы знаем, во многих культурах такое каралось смертью. Асано Наганами немедленно приговорили к совершению сэппуку, все его владения были конфискованы, даже его брат, не имевший отношения к произошедшему, был отправлен в ссылку. Это, впрочем, характерная для японской средневековой юстиции черта: родственники, а порой даже соседи нередко расплачивались жизнью за преступление члена общины.
Самураи, служившие Асано, которые теперь превратились в ронинов – слуг, потерявших хозяина, разделяли взгляд властей на тяжесть преступления, совершенного их господином. Им и в голову не пришло просить о его помиловании. Они хотели только одного – чтобы одновременно с ним наказание понес и Кира Ёсинака. Но этого не произошло: Кира не успел вытащить меч из ножен и поэтому остался в живых. Он прекрасно понимал, что ему следует ожидать мести, поэтому большую часть времени проводил в своем поместье под надежной охраной. После этого начинается невероятно романтизированная, послужившая сюжетной основой для пьес, песен, легенд, преданий история о 47 ронинах, которые несколько лет тайно готовили свою месть. Как и полагалось самураям, выполнение долга было для них превыше всего, и поэтому многие из них развелись с женами и отослали их с детьми к родителям – таким образом они выводили родных из-под возможного в будущем удара и порывали все узы, связывавшие их с жизнью. Оиси Кураносукэ, возглавивший подготовку к отмщению, делал вид, что хочет только развлекаться, – расставшись с женой, он взял для вида молодую наложницу, пьянствовал и пировал. Легенда рассказывает, как он пьяный валялся на земле, а проходивший мимо мужчина плюнул ему в лицо – невероятное оскорбление для самурая. Ясно, что такую ярость вызывал тот факт, что ронин уже больше года не пытался отомстить за господина. На самом деле Оиси тщательно готовил месть. Ему помогал старший сын – 16-летний юноша, оставшийся с отцом после отъезда матери.
