В конце концов ронины осадили дом Киры Ёсинаки, взяли его штурмом и, обнаружив после долгих поисков спрятавшегося хозяина… предложили ему покончить с собой. Оиси предлагал стать его помощником – важным человеком, отрубающим голову самоубийце. Когда Кира трусливо отказался, ронины сами отрезали ему голову, после чего отнесли ее на могилу своего господина. Люди по дороге приветствовали их, предлагали угощение и приглашали отдохнуть в своих домах.
После этого мстителям даже не пришло в голову скрываться – они ведь просто выполнили свой долг. Они сдались властям и после проведенного расследования и суда им была дарована важная привилегия: их не казнили позорной казнью, а позволили покончить с собой. Совершивших сэппуку ронинов (включая юного сына Оиси Кураносукэ) торжественно похоронили, их могилы стали местом паломничества, их судьба – легендой.
Эта красивая история о долге и мести уже три века увлекает зрителей и читателей далеко не только в Японии. Но ведь это еще и рассказ о том, как мало стоила человеческая жизнь. Да, в данном случае речь не идет о превосходстве расы, класса или идеологии, но и здесь жизнь отдельного человека ничтожно мала по сравнению со «сверхвеликими», надчеловеческими ценностями – долгом, преданностью господину, «сохранением лица». «Просыпаясь утром, думай о смерти», – приводит Григорий Чхартишвили самурайское правило в своей книге «Писатель и самоубийство». И здесь же он пишет:
Типическому японцу свойственна ориентация не на индивидуальные, а на коллективистские ценности. Быть независимым, оригинальным, непохожим на других – дурной тон. Худший из грехов – эгоцентризм. ‹…› Для японца характерно определять свою идентичность через принадлежность к определенной группе. Нет ничего страшнее, чем подвергнуться остракизму
[143].
Не забудем, что в это же время благородные самураи могли, не задумавшись ни на секунду, убить любого крестьянина просто потому, что тот не вовремя попался им под руку, – его жизнь не значила вообще ничего. После того как прошли странные 346 лет «моратория» на смертную казнь, в Японии казнили много – и далеко не только за убийства, но и за самые мелкие проступки. При этом «в средневековой японской общине высшей мерой наказания была не смерть, а изгнание с позором»
[144].
Чхартишвили выделяет в японской культуре несколько типов самоубийств – не просто приемлемых, но вызывающих уважение, а иногда и восхищение.
Прежде всего это самопожертвование в бою, которое совершали средневековые самураи и камикадзе времен Второй мировой войны. Есть еще и «дзюнси» – смерть вослед, когда самурай, слуга, министр, придворный следует в мир иной за своим господином. «Инсэки-дзисацу» – самоубийство, совершаемое, чтобы смыть позор, когда человек считает себя виновным в некоем проступке – иногда серьезном, а иногда, с нашей точки зрения, мелком. «Канси» – смерть по убеждению – совершается для того, чтобы доказать свою правоту, опозорить оппонента, привлечь внимание к его преступлениям, отреагировать на супружескую измену. «Синдзю» – единство сердец – совместное самоубийство влюбленных или родителей с детьми, которые столкнулись с некими непреодолимыми обстоятельствами и решают вместе уйти из жизни.
При всей красоте, изысканности и утонченности японской культуры вряд ли стоит удивляться тому, что смертная казнь при таком отношении к жизни и смерти здесь сохраняется по сей день. Не менее характерно и то, что сокращение числа преступлений, караемых смертью, как и смягчение самих форм казни, произошло во второй половине XIX века при императоре Мэйдзи, проводившем последовательную европеизацию страны. Мысль о том, что жизнь отдельного человека все-таки чего-то стоит, начала проникать в японское законодательство. Впрочем, согласно японскому уголовному кодексу, принятому еще в 1907 году, множество преступлений по-прежнему должны караться смертью.
Это, конечно же, шпионаж и другие действия против государства, поджог – как домов, так и поездов, трамваев (?!), кораблей, захват поезда или корабля, сопряженный с гибелью людей (терроризм?), отравление питьевой воды, убийство, разбой в сочетании с убийством и изнасилование в сочетании с убийством.
В принципе, список этот не так уж велик, однако здесь продолжают казнить – и достаточно много, причем при мощной общественной поддержке. Мало того, Япония подписала Конвенцию о правах ребенка, которая запрещает применение смертной казни к людям моложе 18 лет. Но, согласно японским законам, человек достигает совершеннолетия в 20 лет, что создает некую моральную дилемму. Это ярко проявилось в истории Норио Нагаямы, родившегося в послевоенной Японии в 1949 году в нищей семье. В 1968 году, когда ему было 19 лет, он в течение месяца убил и ограбил четырех человек. Вскоре Нагаяму арестовали – через десять (!) лет после этого приговорили к смертной казни, в 1981 году смертный приговор заменили на пожизненное заключение, а в 1983-м вернули смертный приговор. За годы, проведенные в тюрьме и в камере смертника (где японские заключенные никогда не знают, в какой день будет совершена казнь), Нагаяма успел жениться, развестись, написать несколько романов, гонорары за которые он завещал родственникам своих жертв. Он ожидал исполнения смертного приговора с 1983 по 1997 год, а потом совершенно неожиданно – через несколько дней после ареста 14-летнего мальчика, обвинявшегося в совершении нескольких убийств школьников, – Нагаяму и еще некоторых приговоренных к смерти в разных японских городах казнили. Возможно, это было демонстративное действие, призванное показать, что несовершеннолетние преступники тоже могут быть повешены.
Организация Amnesty International считает, что многие показания, на основании которых людей в Японии приговаривали к смерти, были получены в результате запугивания, угроз, физического насилия, содержания в особых тюрьмах, после многочасовых беспрерывных допросов в отсутствие адвокатов. Заключенные годами ожидают исполнения приговора в любой момент, их родные узнают о свершившейся казни уже постфактум и не имеют возможности проститься с близким человеком.
«Смерть – самое красивое, что есть в человеческой жизни», – говорят японцы. Точно ли это относится к тем, кого вешают в японских тюрьмах?
Цена жизни в Китае
Масштабы применения смертной казни в сегодняшнем Китае огромны – точное их количество не известно, но правозащитники предполагают, что речь идет о тысячах ежегодно приводимых в исполнение приговоров. По данным американского правозащитного фонда «Дуй Хуа», пытающегося помогать заключенным в Китае, «в 2013 году в Китае было казнено примерно 2400 человек – больше, чем во всем остальном мире»
[145].
Конечно, тут можно было бы сослаться на древнюю, уходящую в глубь веков культуру жестоких и разнообразных наказаний, но ведь и в средневековой Англии или Франции, где сегодня уже никого не казнят, многообразие видов смертной казни поражало воображение.
