– Так что? Идем?
– Конечно. Именно туда тебе к ночи надо добраться. На Крестовский остров. Не знал, что там есть конюшня.
Алекс вышел в прихожую, выглянул из квартиры.
– Ты ничего не слышишь? – насторожилась Дина.
– Нет. Тихо. На лестнице не должно быть слишком темно, я оставил все балконные двери открытыми.
Дина запомнила только сумасшедший бег по ступеням. Что там делал Алекс с дверьми, даже не заметила. К тому же ей казалось, что они провели дома целую вечность, а бег по лестнице был давно. Давно и неправда.
Они успели спуститься только одним этажом ниже, когда гулкое «р-ш-ш-ш-а» – жадное и нетерпеливое – заполнило мрак лестницы, взлетая откуда-то снизу, проносясь мимо них и исчезая на верхних этажах. Доводчики! Проклятые механизмы послушно закрыли двери на балконы!
Что-то коснулось ее ноги в районе щиколотки, Дина взвизгнула и пулей выскочила на балкон, к свету.
«Р-ш-ш-ш-а-р!» – почти обиженно рявкнула Тьма.
– Блин! – в сердцах ругнулся Алекс, выскакивая следом и захлопывая дверь. – Жди меня здесь. Я спущусь, все открою, только найду, чем двери подпереть.
Дину трясло. Челюсть прыгала, зубы постукивали друг о друга.
– Нет! Не уходи! – Она вцепилась в рукав его толстовки. – Подожди!
Этот страх был сильнее ее, нелогичный, по-настоящему животный, такой, что свело мышцы живота и неожиданно захотелось в туалет.
Алекс остановился.
– Ладно. Подыши.
Он перегнулся через перила и посмотрел вниз с высоты шестого этажа. Дина, все еще держась одной рукой за его рукав, заглянула туда же и отпрянула: закружилась голова. Она не помнила, чтобы когда-то боялась высоты, но ведь она много чего не помнила о себе.
Пока Алекс спускался и открывал двери, Дина прижималась спиной к холодным кирпичам простенка на балконе и пыталась унять дрожь. От страха, от напряжения постоянно приподнятых плеч ныли мышцы. Голова разрывалась от суматошных мыслей и обрывочных воспоминаний. Мама, папа, школа, Гардемарин, поцелуи в актовом зале… Что случилось? Как и почему она оказалась в этой ужасной копии родного города? Что с ней не так?
– Дура ты, Дин, – наставительно вещает Люська – Еремеева Люда, с которой Дина сблизилась неожиданно быстро, буквально с первых дней в новой школе. – Проще надо быть. Нравится – бери. Сможешь взять – и все, оно твое. А всякие моральные страдашки – для простаков. Льзя-нельзя, могу ли я? Магнолия! Ты можешь все! Все, чего действительно хочешь! А ушами пусть идиоты хлопают.
Дина зачарованно смотрит, как преображается Люськино лицо. Подруга успела накрасить только один глаз, и удлиненные тушью, красиво загнутые, аккуратно расчесанные ресницы делают его загадочным и глубоким. Второй, пока не накрашенный, выглядит бедненько – обычный серый глаз в рыжеватых прямых стрелочках ресниц.
– Ну ты даешь, – пытается робко возразить Дина. – Есть же правила, законы, в конце концов, и вообще – родители имеют право…
Люська восхищает своей уверенностью. Спорить с ней Дина не хочет, она хочет так же спокойно делать все что вздумается, не терзаясь никакими угрызениями совести, но промолчать не получается. Ей боязно и немного стыдно.
– Дети тоже имеют права, зайка моя! Особенно если им уже шестнадцать! Ты что, до старости у них разрешения спрашивать собираешься?
Они собираются в ночной клуб, где Дина не бывала ни разу. Люськин отец умчал в командировку, а бабушка попала в больницу, так что мама отпустила Дину к Люське с ночевкой без задней мысли. По широкой Люськиной кровати раскидана косметика, дверцы шкафа открыты настежь, демонстрируя пестрый ворох шмоток, подруга гримасничает перед зеркалом, приоткрыв рот, а Дина замерла на краю кровати, охваченная страхом и нетерпением, словно перед экзаменом.
При чем здесь Люська? С чего она вдруг пришла ей в голову? Дина вздрогнула: за дверью коротко стукнуло, и она распахнулась во всю ширь. Алекс подсунул под нее тяжелый черный ботинок слоновьего размера (и где только такой откопал?).
– Думаю, можно идти.
Он протянул Дине руку.
Сердце кувыркнулось у нее в груди, а потом застучало быстро-быстро, но Дина крепко сжала протянутую ладонь и перешагнула через порог.
Теперь все вокруг было знакомо до мелочей. Дома, магазины, кафешка на углу. И от этого блеклая, подернутая серой патиной улица выглядела совсем уже неприятно, как будто асфальт щедро поделился с окружающим пейзажем своей пылью. При мысли, что придется прошагать через половину опустевшего города пешком, Дине стало жутко. На конюшню ее возил папа. Реже – мама, а папа забирал после тренировки. И даже на машине дорога занимала изрядное количество времени.
Они снова свернули на проспект Энгельса, двигаясь туда, где еще сохранились одинаковые, словно близнецы, пятиэтажные дома, и конца им не было видно. Энгельса длинный, зато приведет куда надо кратчайшим путем, насколько помнила Дина. Да и Алекс не возразил.
Она ссутулилась под тяжестью воспоминаний, которые настойчиво прокручивались одними и теми же эпизодами в голове, но так и оставались непонятными, словно чужими. Слишком многих кусочков недоставало в сложной мозаике.
Чтобы отвлечься, она спросила:
– А откуда ты узнал, что умеешь играть на рояле, если ничего не помнишь?
Алекс пожал плечами. У него это получилось неловко, словно бы виновато.
– Да я и не знал. Просто увидел однажды инструмент, тоже в школе, кстати, только в центре, и так захотелось прикоснуться к клавишам. А руки сами… – он помедлил, – не знаю, как объяснить. Не только руки. Музыка живет где-то во мне. Если я начинаю играть, сразу вспоминаю и автора, и всю партию. Вот только откуда я это знаю, не вспоминается…
– Поняла, – кивнула Дина. – Когда я вспомнила Гардемарина, коня, я сразу знала, как нужно сидеть, что делать. Прямо все, что с этим связано, пачкой. Так, может, ты не безнадежен? Просто твой день…
– Я провел здесь слишком много дней, Дина, – горько оборвал ее Алекс. – И своих, и чужих.
– Но не можешь же ты оставаться здесь вечно? – не сдалась Дина.
– Не могу. И не останусь. Дольше меня здесь только Доктор, остальные уже ушли…
Алекс уставился себе под ноги, не поворачивая головы.
– Куда? – Дина опередила его и пошла задом наперед, стараясь заглянуть в лицо. – Как это бывает с такими, как ты?
Он нахмурился. Дрогнули губы.
– Однажды к вечеру я просто забуду все, что здесь было, и поверну на восток, как та безумная женщина. Наверное, даже неважно, в каком месте меня застигнет ночь, – к утру меня здесь уже не будет. И я чувствую, это случится скоро. Видишь?
