– Ну-у, – протянула она, не зная толком, кого успокаивала больше – маму или себя, – пока срастутся руки-ноги, волосы успеют отрасти тоже.
Ночью ее разбудила дежурная медсестра. Ничего не соображая спросонья, Дина попыталась отстраниться от руки, которая настойчиво трясла ее за плечо.
– Проснись, Дина, проснись! Тише, все в порядке, это просто кошмар…
Кошмар? Она облокотилась на здоровую руку и, щурясь, уставилась на испуганное лицо медсестры.
– Что случилось?
– Ты кричала. Я уж думала, случилось что-то. Видимо, страшный сон…
Дина откинулась на подушку. Подушка оказалась влажной. Мокрыми были лоб, шея, даже ненавистная больничная рубашка с завязочками на спине и та пропиталась потом.
– Я не помню, что мне снилось, – прошептала Дина.
Ее снова клонило в сон, хотелось, чтобы дежурная выключила свет и ушла.
– Ну и слава богу. Все Алекса какого-то звала, половину отделения разбудила. Сейчас таблеточку примешь – и никаких больше кошмаров…
Она говорила что-то еще, но Дина не слушала. Словно кадры фильма на ускоренной перемотке, перед ней пронеслись события странного и ужасного путешествия по опустевшему городу. Резонирующий в костях вой разочарованной Тьмы… Алекс! Алекс, который остался там совсем один! Дина встрепенулась, снова приподнялась на локте, мотая головой, – дежурная как раз протягивала к ее лицу маленький пластиковый стаканчик с таблеткой.
– Нет-нет! – зашептала Дина испуганно, в ужасе от одной мысли, что сейчас заснет и опять забудет все, что случилось с ними там.
– Не капризничай, Самойлова.
В голосе дежурной послышалось усталое раздражение.
– Я сама усну. Не надо таблетку. Правда. Спать хочу очень.
Изобразить зевок она не решилась. Просто повалилась обратно на подушку и закрыла глаза, плотно сжав губы. На всякий случай. Кто ее знает, дежурную эту? Вдруг насильно впихнуть решит?
– Ну ладно, – смилостивилась медсестра. – Спи. Я дверь оставлю открытой, хочешь?
– Угу, – сонным голосом промычала Дина, не открывая глаз и молясь, чтобы ее поскорее оставили в покое.
«А-лекс – А-лекс – А-лекс», – выстукивало сердце. Значит, вот что это было – кома! Значит, и он лежит где-то, беспомощный, между жизнью и смертью, не в силах изменить свою судьбу? А может, это был бред умиравшего мозга и никакого Алекса, никакой Тьмы? Она на секунду забыла, как дышать. Воздух, оставшийся в груди, как будто увеличился в объеме, распирая легкие. С шумом выдохнув, Дина отмела последнее предположение. Ничего себе – бред! Да у нее бы фантазии на такое не хватило!
Она комкала край пододеяльника в кулаке, голова металась по подушке. Желание встать и – сейчас, немедленно – отправиться на поиски Алекса жгло огнем. От напряжения разболелся шов на животе. «Что же делать? – билось в голове отчаянное. – Где же его искать? Я ведь даже настоящего имени не знаю!» Вопрос, как именно она собирается это делать, прикованная к кровати сломанной ногой, почему-то совсем не беспокоил. Она ведь осталась в живых, а вот Алекс… У него почти не оставалось времени там, в уродливом и страшном мире, где ждут смерти.
Глава 2. КАПРИЧЧИО
Каприччио – музыкальное произведение, написанное в свободной форме. Для каприччио характерна причудливая смена эпизодов и настроений.
– Впервые вижу такую остервенелую, простите, жажду жить.
Заведующий реанимационным отделением, усталый сорокалетний мужчина, постукивал колпачком простенькой ручки по пухлой истории болезни. Раскрытая примерно посередине, она принадлежала Самойловой Дине Владимировне, шестнадцати лет от роду, «летунье», которая вышла из комы шестнадцать дней назад.
– Я понимаю, Самуил Яковлевич, – обратился он к пожилому психиатру, – у вас есть обязанности и все такое, но эта девочка такого больше не повторит, поверьте моему опыту.
Он вперил в собеседника твердый взгляд. Тот продолжал невозмутимо слушать. Заведующий вздохнул, он и сам не понимал, почему просит за Самойлову, но чувствовал, что это необычайно важно.
– Не портили бы вы девчонке жизнь? Она себя уже наказала. К тому же у нее в анамнезе серьезная травма, вот и сорвалась, дала слабину. Впрочем, – реаниматолог прекратил постукивать ручкой и откинулся на спинку стула, – сами увидите. Уникальный случай! С седьмого этажа! Повезло, что тент смягчил удар… Девять дней в коме – и такой прогресс, вы глазам своим не поверите!
Пожилой психиатр кивнул.
– Именно. Именно, дорогой Владимир Анатольевич, сам и посмотрю. Вы позволите?
Он потянулся к истории болезни, распухшей от свежих вклеек.
– Ах да. Конечно. – Реаниматолог закрыл карту и подвинул ее на край стола. – Девятая палата, – зачем-то сообщил он, прекрасно понимая, что коллега об этом знает.
– Не беспокойтесь, – мягко, в свойственной ему вкрадчивой манере, сказал психиатр. – Я вовсе не собираюсь портить жизнь вашей пациентке.
Дина пыталась читать, полусидя в хирургической кровати. Правая рука, заключенная в металлическую клетку аппарата Илизарова, покоилась на выдвижной подставке. Нога, тоже правая, загипсованная до самого бедра, висела невысоко над краем матраса. Левую, в сапожке короткой лонгетки, девушка свесила с другого края. Листать страницы на планшете левой рукой было неудобно, и Дина, морщась, хмурила брови. Появления врача она не заметила.
– Здравствуйте, барышня! – Седой старичок в распахнутом белом халате подошел к кровати и поинтересовался: – Разрешите, я присяду?
Дина смущенно прикусила губу и отложила планшет в сторону, с любопытством уставившись на нового доктора.
– Конечно. Извините, я вас не заметила.
– Что-то увлекательное?
Он указал на погасший экран планшета.
– Биография Франца Шуберта. Вы знаете, что он прожил всего тридцать два года? И что работал школьным учителем? Но столько всего успел…
– Вы увлекаетесь музыкой? – шевельнул лохматыми бровями старик.
– Н-нет. То есть – да, – смутилась Дина.
– Это прекрасно! Нечасто встретишь среди молодежи такой искренний интерес к классической музыке. Позвольте представиться: Брумм Самуил Яковлевич. Психиатр.
– О! – Дина сжалась, словно хрупкий человечек с добрым лицом доктора Айболита мог ее ударить. – Понятно. Ну, я вас заслужила. – Она обреченно вздохнула и заставила себя натянуто улыбнуться: – Допрашивайте.
