– Такие мягкие? – лукаво спросила Серильда, поддразнивая его.
Злат смущенно вздохнул, но улыбнулся в ответ:
– И теплые. И… плотные.
Он опустил взгляд на ее сложенные на коленях руки. Ее кожа еще хранила воспоминание о его призрачном, нежном прикосновении.
Ее взгляд метнулся к его рукам. Рукам, которые никогда прежде не касались живого человека. Они были стиснуты так, будто он пытался удержаться, чтобы не раствориться в воздухе. Или не коснуться ее.
Серильда думала обо всех прикосновениях, которые она воспринимала как должное. Пусть даже в Мерхенфельде к ней относились настороженно, полным изгоем она все же не была. Ее крепко обнимал отец. Дети прижимались к ней, когда она рассказывала им сказку. Краткие мгновения, которые ничего особенного не значили. Но для того, кто никогда их не испытывал…
Нервно облизнув губы, Серильда встала и шагнула вперед.
Злат, замерев, с волнением следил, как она медленно приближается и садится рядом, прислонившись спиной к стене. Они почти касались друг друга плечами. Сидели так близко, что по ее рукам побежали мурашки.
Затаив дыхание, она протянула Злату руку ладонью вверх.
Злат долго смотрел на нее. А когда, наконец, потянулся к ней, его била дрожь. «Отчего он дрожит? – подумала Серильда. – От страха, волнения, или от чего-то еще?»
Но вот их пальцы соприкоснулись, и она почувствовала, как напряжение уходит, и поняла, чего он боялся. Он боялся, что пройдет сквозь нее. Или что ощущения будут другими. Что исчезнут тепло и мягкость, которые он чувствовал раньше.
Серильда прижала свою ладонь к его ладони. Она чувствовала, что ее сердце бьется так сильно, что удары отдаются в пальцах – и гадала, заметил ли это Злат. Его кожа оказалась сухой, грубоватой, покрытой царапинами от соломы. Под обломанными ногтями виднелась давно въевшаяся грязь. На одной костяшке была свежая, еще не покрывшаяся корочкой ссадина.
Некрасивые руки, но сильные и уверенные. По крайней мере, когда он наконец перестал дрожать. Что ж, Серильда знала, что и у нее руки некрасивые. Но не могла избавиться от ощущения, что они идеально подходят друг другу.
Она и этот юноша. Кем бы он ни был…
Она постаралась прогнать эту мысль.
Он просто отчаянно нуждался в человеческом прикосновении. В любом человеческом прикосновении. И на ее месте мог оказаться кто угодно. Кроме того, напомнила она себе, глядя на кольцо, которое Злат надел на мизинец, он, конечно, спас ей жизнь, но… потребовал за это плату. Никаких дружеских одолжений. Какая уж тут дружба.
Но вопреки этим мыслям ее кровь бежала быстрее, пока он держал ее за руку.
И ее сердце все равно замерло, когда он, не то вздохнув, не то всхлипнув, прислонился головой к ее плечу.
Ее губы удивленно приоткрылись.
– С тобой все хорошо? – спросила Серильда шепотом.
– Нет, – прошептал он в ответ. Его честность поразила Серильду. Вся его веселость и бравада испарились, он будто сложил оружие.
Серильда прижалась щекой к его волосам.
– Хочешь, я буду рассказывать дальше?
Злат тихо усмехнулся и вроде бы задумался, а потом покачал головой. Он немного отстранился, чтобы взглянуть на нее.
– Почему ты сказала, что не прекрасна?
– Что?
– Когда мы говорили о девах и о том, какой я… герой, – его лицо на миг озарила дерзкая усмешка. – И ты намекнула, что ты… не прекрасна.
– Ты надо мной смеешься?
Он посмотрел на нее с недоумением:
– Нет. Конечно же, нет.
– Разве ты не видишь того, что перед тобой?
– Превосходно вижу, – он протянул к Серильде другую руку и, когда она не отстранилась, осторожно коснулся пальцами ее виска. Он пристально, изучающе смотрел на нее – обычно в этот момент парни отшатывались от нее с жалостью, а то и с нескрываемым отвращением.
Злат не отшатнулся.
– Что они означают? – спросил он.
Серильда сглотнула. Соврать было нетрудно. Она помнила, сколько раз уже придумывала объяснения, отвечая на вопросы о своих глазах. Как долго пыталась понять, правду рассказал ей отец или это всего лишь выдумка, сказка. Но теперь она знала, что ее история правдива, и не хотела лгать Злату.
– Я отмечена Вирдитом, – сказала она, внезапно поняв, что не может, не хочет сопротивляться. Каждое его прикосновение становилось для нее откровением.
Его глаза расширились.
– Бог сказок! Ну, конечно. Это же колесо фортуны.
Серильда кивнула.
– И это означает, что мне нельзя доверять. Что я приношу несчастье.
Злат задумался, потом негромко фыркнул.
– Фортуна решает, кому повезет, а кто потерпит неудачу. Все дело в случае.
– Все так говорят, – отмахнулась Серильда, – но, когда кому-то улыбнется удача, они бегут благодарить Фрейдона, Сольвильду и Хульду. А на Вирдита вешают только невезение.
– Так люди винят тебя в своих неудачах.
– Некоторые, да. И мои истории делу не помогают. Люди мне не верят.
– Разве это правильно – обвинять тебя в том, что от тебя не зависит.
Серильда пожала плечами.
– Попробуй, докажи, что я не виновата.
Особенно, когда сама не так уж уверена, что люди ошибаются. Но этого Серильда не стала говорить, не захотела. Только не Злату, который от нее не отшатнулся.
Злат убрал руку, и Серильде стало легче, но в то же время это ее огорчило.
– Ты не ответила на мой вопрос.
– Я уже забыла, что ты спросил.
– Почему ты считаешь, что некрасива?
Она вспыхнула.
– Разве я не ответила?
– Ты сказала, что проклята богом историй. Что люди тебе не верят. Но это совсем другое. Побудь подольше с Темными, и поймешь, что иногда даже невероятно прекрасное может быть чудовищно ужасным и не стоить доверия.
Серильда представила себе Эрлкинга и его невероятную красоту.
– Ты что, сравнил меня с бессердечными демонами? Только не говори, что это был комплимент.
Он засмеялся.
– Ну, не знаю. Может быть.
Золотые искорки плясали в его глазах, а когда он снова заговорил, его голос звучал так тихо, что Серильда с трудом разобрала слова, хоть и сидела совсем рядом.
– Это… что-то совершенно новое для меня.
Серильда хотела ответить, что и для нее это тоже в новинку, но не совсем понимала, что он имеет в виду. Знала только, что не хочет, чтобы оно заканчивалось. Но едва она собралась с духом, чтобы сказать об этом, как пламя свечи задрожало.
