Наверное, все дело в том, что у нас, жителей и невольных пленников Медеи, другая психология. Уже другая. Мы все теперь немножко не люди двадцать третьего века. Мы – другие. То ли регрессировавшие до уровня наших предков, то ли ушедшие по пути пси-развития куда-то в сторону. Это не так явно проявляется в мирное время, но война безжалостно обнажила нашу «инаковость».
Мы воюем, чтобы победить. У нас нет и не может быть никакой другой цели. Так воевали в Великом веке. Даже полный мрачного пафоса лозунг «Победа или смерть!» нам не подходит. Умереть легко, но никто из нас не имеет права просто погибнуть в бою. Нам нужна только победа. Именно с этой мыслью, даже не мыслью, а неким невысказанным желанием, сидящим в подкорке, в подсознании, ополченцы выходили на смертное поле.
А грейты проводили войсковую операцию на одной из планет, входящих в сферу интересов Великой Коалиции. Их солдаты просто делали свою работу. Тяжелую, опасную, но все же – работу. Они – работали. Мы – сражались. Сравните два этих слова. В одном живет тупой, безразличный к результатам своего труда «раб», в другом бьется древнее слово «рать», сильное, буйное. Кровавое.
Да, наши потери огромны. И если считать в человеческих жизнях, у противника над нами серьезное превосходство. Но по-другому мы бы не смогли одолеть врага. Если отделение грейтов получает приказ занять некую высоту и в процессе выдвижения к ней попадает под обстрел, то согласно уставу, отходит, вызывая подкрепление и стратолеты. Мы не имеем такой возможности. Наша сила в ярости. Только с ее помощью нам удалось справиться с хрустальными червями, и теперь она вновь пришла нам на помощь. Думаю, что и в будущем мы без нее не справимся.
Нас ждет остров в океане. Седьмой остров, как его называют грейты. Там их база. Там их основные силы. Через три месяца будут готовы «рогатые» турболеты, постройка которых была приостановлена после крушения экспериментального экземпляра. Теперь, после разгрома десанта, командование островной базы форсирует работу над штурмовиками. Об этом нам рассказал пленный грейтовский полковник, командующий высадкой. Он не стал валять дурака, выложил все быстро и четко, понимая, что цацкаться с ним никто не станет. Лускус допросил других пленных, сличил показания – все сходились в одном: три месяца.
Три месяца. Через три месяца будет поздно. Стало быть, мы обязаны успеть…
* * *
Ранним погожим утром на Вьючной площади Каменного форта было многолюдно. Не менее сотни человек, по большей части женщины, собрались у большого колодца – набрать воды, а заодно и узнать последние новости. Утренние ароматы пробуждающегося города плыли над площадью, создавая неповторимое амбре, в котором смешались запах дыма от разжигаемых очагов, вонь прыгуньего навоза, кислая гарь кузнечных горнов, миазмы кожевенных мастерских и пряное духмянье цветущих трав, принесенное ветром из бескрайней степи.
Ревели запряженные в возы с товаром прыгуны – торговцы спешили к своим прилавкам; протяжно и раскатисто прозвучал гудок прибывшего на станцию поезда. Стая черных чаек, потревоженная гудком, поднялась с водонапорной башни, с криками покружилась над крышами Каменного форта и улетела на городскую свалку.
Звеня цепью, женщины переливали воду из бронзовой бадьи в кожаные ведра, но не спешили расходиться. Все ждали старую Гликерью, которая мыла полы в комендатуре и пребывала в курсе всего, что происходит на Великой равнине. Туда, в неоглядные дали, месяц с небольшим назад бывший комендант Каменного форта премьер-майор Лиссаж увел эскадроны нармильцев, среди которых было немало мужчин из Каменного форта – ловить Бигбрассу. Вчера среди горожан молнией пронеслась весть – из степи прибыл гонец. И вот теперь жены и дочери ушедших собрались, чтобы узнать хоть что-то о судьбах своих близких.
Гликерья появилась, когда толпа у колодца уже отравилась слухами и сплетнями настолько, что дело едва не дошло до драки. Разгоряченные спорами женщины обступили старуху, и самая бойкая, рыжая Зайнаб с Магистральной улицы, спросила, заглянув в выцветшие глазки Гликерьи:
– Ну? Знаешь чего? Был гонец?
– Был, был, – закивала та повязанной черным платком головой. – Мне бы водички, девоньки…
– Да будет, будет тебе вода, – закричали сразу несколько женщин. – Рассказывай, не томи!
Старуха оглядела напряженные лица, окружившие ее со всех сторон, и прошамкала беззубым ртом:
– Нету больше змеевников. Совсем нету! Только заслуги большой нашего премьер-майора тут никакой. Вывел он, значит, войско свое в степь и пошел к югу, к горам. Это гонец так сказывал, а я за дверью слушала. Долго шли они, а план был такой – поймать кого из змеевников да и выведать, где же ихнее логово. Едут, значит, наши молодцы по степи, а врага все нет как нет. Они уж и разведку посылали, и пастухов спрашивали – все без толку. И так цельный месяц…
– Бабка Гликерья, не тяни душу! – перебила говорившую какая-то молодица с серьгами-колокольчиками. – Мужиков-то наших много побили?
На женщину зашикали. Старуха пожевала фиолетовыми губами, неодобрительно зыркнула из-под седых бровей, но, понимая, что такое любопытство вовсе не праздно, что болит сердце у обступивших ее за мужей, отцов и братьев, проглотила обиду и продолжила говорить:
– Ты, девка, имей терпеж, иначе царства небесного не дождешься. Я ж ясно толкую – нету змеевников. Стало быть, и сражения не было. Все живы, все здоровы. Назад идут. Вот как.
Общий вздох облегчения пронесся над площадью. Новость тут же принялись передавать дальше, и до тех, кому не хватило места у колодца, она дошла в причудливом, едва ли не сказочном виде – мол, то ли отравились все змеевники, то ли друг друга порезали, то ли сгинули в ледяных ущельях Экваториального хребта.
Один из немногих на площади мужчин, шорник Байнак, высокий, плечистый, но не попавший в народную милицию из-за покалеченной ноги, пробрался сквозь тесные женские ряды и тронул старуху за плечо:
– Уважаемая, а как так получилось? Может, отошли они, бандиты-то эти? Рассеялись, чтобы потом в тыл нашим ударить?
– Да вы ж дослушайте, торопыги! – рассердилась бабка Гликерья. – Гонец сказывал, что от фермеров тамошних известно стало – напали на змеевников какие-то люди. Вроде бы из Кустолесья они пришли. А вел их, и это верно, потому как видели это люди, атаман кустолесский, по имени Парис. Только он не по своей воле вел – его Тряпочник заставил, вот как!
– Тряпочник! Тряпочник! – Это имя полетело над площадью. Женщины произносили его вполголоса, с испуганными лицами. Еще бы! Кто не знает страшную то ли сказку, то ли быль про бесстрашного человека, у которого нет лица, а вместо него висит грязная тряпка с дырами для глаз. Будто бы бандиты-змеевники убили всех его родных, а самого искалечили да бросили умирать. И явилась к умирающему Матушка Мария, и сказала: «Срок твой еще не пришел! Иди и покарай убийц. Не место им на нашей земле!» С тех пор немало подвигов совершил Тряпочник, истребляя бандитов по всей Великой равнине. То здесь, то там дозорные десятки нармильцев натыкались на сожженные лагеря змеевников и их разоренные схроны. Врагов своих Тряпочник не щадил, убивал всех, и старых душегубов, и молодых дурней, что утянулись в степь, прельстившись легким бандитским достатком да лихой воровской славой. Тряпочником пугали непослушных детей. Пословицы про него по степи пошли, одна другой страшнее: «Тряпочник под корень рубит», «У Тряпочника лица нет, а рук в избытке». Когда кто-то пытался сжулить, объегорить другого, люди говорили: «А ну Тряпочник судить придет? Он не простит».
