У меня не вечернее обострение!
Может быть, нет. Но все равно никаких пробежек. Лучше перестраховаться.
Зато пройтись быстрым шагом будет полезно, думает Гвенди, усаживаясь на край дивана. Наклоняется и надевает кроссовки. Сначала – правый, потом – левый. Затем берется за шнурки… и замирает. Она понятия не имеет, что с ними делать.
– Да ладно, – убеждает она себя. – Конечно, ты знаешь, что делать.
Еще в детском саду их учили завязывать шнурки, и была даже специальная песенка. Что-то про заячьи ушки, да? Петельки на шнурках – это как бы заячьи ушки? Гвенди не помнит. Помнит только последнюю строчку: Вот какой хороший зая. Прямо сейчас Гвенди не ощущает себя хорошим зайчиком. Разве что очень испуганным зайчиком. Она честно пытается – не меньше полудюжины раз, – но у нее ничего не выходит. Совсем ничего.
Наконец, после краткого прилива слез и бессильного приступа ярости, в ходе которого Гвенди сбрасывает с ног кроссовки так, что они летят через всю комнату, она садится за ноутбук и открывает обучающий ролик на ютьюбе. Девочке в ролике – пять лет. Ее зовут Мэллори, она из Атланты, штат Джорджия. Сенатор Гвенди Питерсон трижды просматривает полутораминутный сюжет от начала до конца и бормочет слова детской песенки, которая теперь-то, конечно, вспомнилась: Зайчик ушками махал и крест-накрест ушки клал. Зайчик ушками махнул, зайчик в норку прошмыгнул, выскочил с другого края. Вот какой хороший зая.
В итоге ей удается завязать шнурки на кроссовках. Но узлы все равно слабоваты.
Когда Гвенди Питерсон выходит из своей каюты – на полчаса позже, чем собиралась, – она снова грезит о пульте управления. И напевает детскую песенку про заячьи ушки.
37
Гвенди проходит уже половину внешнего кольца, и тут ее догоняет Адеш Патель.
– Доброе утро, сенатор. Я вам составлю компанию, вы не против?
– Конечно, нет, – говорит Гвенди.
Хотя она против. Только компании ей сейчас и не хватает, в это жуткое утро. Она выбита из колеи, ей страшно, ее одолевают сомнения. А вдруг грянет очередной мозговой степлер? Вот, уже все не так! А вдруг грянет очередной мозговой ступор, и Адеш помчится докладывать Кэти? И что тогда?
Словно прочитав ее мысли, Адеш легонько прикасается к ее плечу и говорит:
– Мы можем на минутку остановиться? Я хотел кое-что вам сказать вчера вечером, но в столовой всегда кто-то был, и мне не хотелось говорить при других.
Гвенди резко замирает на месте и оборачивается к нему:
– Что-то не так, Адеш?
Он пожимает плечами, глядя себе под ноги.
– Да… нет… то есть я точно не знаю.
– Тогда скажите, что вас беспокоит, и мы вместе попробуем разобраться.
– Я постараюсь. – Он делает глубокий, судорожный вдох. – Когда доктор Глен и командир Лундгрен стали расспрашивать меня о вас, поначалу я совершенно не представлял, что конкретно их интересует и зачем это нужно. Я подумал, это все потому, что вы… э…
– Потому что я старая? Все хорошо, это правда. Это не бранное слово.
Адеш качает головой:
– Нет, мэм. Может, вы старше всех в экипаже, но вы вовсе не старая. Моя бабушка Аанья, вот она старая.
– Я поняла, – говорит Гвенди. – Слушаю вас, о почтенный повелитель жуков.
– И только потом, когда я узнал, что вас заставили пройти тест на оценку когнитивных способностей, я пошел прямо к ним и сказал все, что думаю.
– Меня никто не заставлял, Адеш. Я сама согласилась.
Адеш кивает и тут же качает головой.
– И все равно я рассердился, когда узнал, что они сделали. И прямо так им и сказал.
Гвенди искренне тронута.
– Вы настоящий друг. Спасибо.
– А когда я узнал, что вы с блеском прошли этот тест, я снова отправился к ним и сказал: «Я же вам говорил». Такая умная женщина никогда не провалит настолько элементарный тест.
Если бы ты знал, печально думает она.
– В общем, мне надо было снять камень с души. А то вдруг кто-то скажет, что я полез не в свое дело и высказался невпопад. Я правильно выразился? Невпопад?
– Да.
– Я просто хочу, чтобы вы знали: я должен был высказать то, что думаю.
Взлетев над полом на пару дюймов, Гвенди с благодарностью сжимает его плечо – и вот тогда замечает… Может быть, в тридцати ярдах у них за спиной, там, где внутренняя стена коридора изгибается за пределы зоны видимости, в тени от потолочного очистителя воздуха кто-то стоит. Наблюдает за ними. Прежде чем Гвенди успевает его окликнуть или присмотреться получше, наблюдатель исчезает. Уинстон? – думает она.
– …только скажите.
Она смотрит на Адеша.
– Прошу прощения… я отвлеклась. Что вы сказали?
– Я сказал, если вам нужна помощь, любая помощь… если я могу что-то сделать, только скажите.
Мысли Гвенди – в голове вдруг проясняется, и это прямо подарок – обращаются к ее ноутбуку. Может быть, она и вправду забыла убрать его со стола, как забыла спрятать в карман записную книжку на «Орле-19». Но если она не забыла… и он не просто снова стоял на столе, но еще и в открытом виде…
– На самом деле мне действительно нужна помощь.
Потому что из всех товарищей по экипажу она больше всего доверяет Адешу Пателю.
– Расскажите мне, – говорит он.
38
Видеоконференция с преподавателями университета Мэна проходит отлично. У Гвенди случается лишь одна маленькая оговорка: в беседе с заведующим кафедрой спорта и физкультуры она называет «Черных медведей», мужскую университетскую баскетбольную команду, «Черными муравьедами», но сразу же поправляет себя и превращает все в шутку. Все присутствующие смеются, и Гвенди быстро меняет тему.
Весь день проходит в трудах и заботах. Она пишет статью для блога Национального географического общества (присовокупив несколько фотографий, сделанных Дэйвом Грейвсом) и беседует по видеосвязи с вице-президентом, обсуждает вопросы воздействия на климат. Нынешний вице-президент всегда казался ей человеком благонамеренным, но глуповатым… что, увы, верно и для описания самой Гвенди в ее нынешнем состоянии. В промежутке между основными делами она проверяет электронную почту и тренируется завязывать шнурки (напевая себе под нос песенку про заячьи ушки). В какой-то момент закрывает глаза и пробует мысленно дотянуться до Гарета Уинстона, но у нее ничего не выходит. Она не чувствует даже тончайших вибраций, подтверждающих его присутствие на МФ-1. Еще одна маленькая шоколадка могла бы помочь, но Гвенди сама понимает, что это не лучшая мысль.
В какой-то момент она вдруг понимает, что стоит у большого смотрового иллюминатора и совершенно не помнит, как тут оказалась. Как и когда.
